перевод Linnen, 2010
На рождение ребенка, помимо акушерки, приглашались несколько подруг будущей матери. Но не каждой женщине можно было присутствовать на родах. Уже родившей женщине нельзя было находиться в комнате. Если в доме с роженицей проживает еще одна женщина с ребенком, то когда у первой начинаются схватки, вторая берет соломинку, травинку или что-то в этом роде, ломает её, и обе повторяют: «Ты бери свое, а я возьму свое». Также кормящей женщине не позволено садиться на край кровати, где лежит роженица, так как считается, что тогда у нее не будет молока. Если женщина сделала это ненамеренно, и молоко у родившей женщины пропало, то она с помощью друга должна выкрасть ребенка той женщины, что послужила причиной потери молока, и положить себе под передник, чтобы молоко вернулось.
Пока женщина в схватках запирает в доме все, что открыто, одна из тех, кому разрешено присутствовать на родах, говорит с ней и желает, чтобы бог ускорил роды. Если роды были сложными, то первый, кто вошел в комнату, должен дать что-то роженице, например, немного воды смочить рот. Были и такие, чей приход считался к быстрым и легким родам. Доктора звали только в случае опасности.
Когда ребенок рождался, начинался праздник, который назывался «веселая встреча», неотъемлемой частью которого был сыр «плачущая сырная голова». В некоторых районах пекли лепешку из овсяной муки, сахара и молока на сковороде, которая тоже называлась «плачущая голова». Все, кто присутствовал на родах или заходил навестить мать с новорожденным, уносил с собой кусочек этого сыра, чтобы разделить его с друзьями.
Вера в фейри была универсальной, и их сила была особенно страшна для беременных женщин и некрещеных младенцев. Считалось, что эти существа очень любят человеческое молоко и ищут возможности удовлетворить свою страсть к молоку, которое может быть получено, если только украсть некрещеную или неблагословленную мать. Не меньше стараний они прилагали и для похищений младенцев. Каждые семь лет они должны были платить свой «долг аду», и они старались расплатиться людьми, а не одним из своих соплеменников.
При рождении ребенка мать и отпрыск благословлялись. Церемония проходила следующим образом: зажигалась свеча с маслом хвойного дерева и трижды обносилась вокруг кровати, если это возможно, а если вокруг кровати обойти было нельзя, то свечой трижды проводили над головами. Под подушку клали Библию, хлеб и сыр, либо Библию и бисквит, и говорили: «Пусть Всемогущий не допустит болезни этой женщины, и будет покровительствовать ей, и благословит её и её ребенка». Когда бисквит или сыр с хлебом послужили своей цели, их разделяли между неженатыми друзьями и знакомыми, чтобы те положили кусочек под подушку и этим действием вызвали вещие сны.
У некоторых рыбаков свечу и корзину с хлебом и сыром ставили на кровать, чтобы отпугивать фейри. Штаны, повешенные на подножье кровати, служат тем же целям.
За матерью и ребенком строго следили до тех пор, пока мать не была воцерковлена, а ребенок не был крещен. Обряды старались провести как можно скорее. Чтобы избежать угрозы от фейри, женщину до воцерковления сильно ограничивали. Ей не разрешалось делать никакую работу, кроме самой просто и необходимой. Кроме этого ей запрещалось входить в дом к соседям.
Некоторые особо упорствовали в этом вопросе, и если женщина все-таки входила в дом к соседям, особенно, если там была старшая женщина с ребенком, то беременной предвещали сложные роды.
В пресвитерианской церкви Шотландии нет специального обряда воцерковления женщин, поэтому женщины просто посещали обычную службу. Женщина надевала свой лучший наряд, и если это возможно, то хотя бы одну новую вещь. Нищим она также давала более крупную милостыню. На пути домой по обочине шел один из соседей и ставил перед ней еду и напитки. Если расстояние до церкви слишком большое, а состояние матери не позволяет ей выдержать слишком долгую службу, то она шла к ближайшим руинам или старой церкви, если такая есть поблизости, и на священной земле благодарила Бога за его доброту. Часовня св. Бригитты с маленьким кладбищем и несколькими безымянными камнями была излюбленным местом многих матерей.
И под сводом небесным, холмами стен храма, ковром из зеленых трав, над множеством давно забытых мертвецов, в нерукотворном храме
«Преклонив колени там,
Где в ужасной пыли тот, кто однажды был человеком,
Прах… что однажды был любящим сердцем»
Её сердце обливалось кровью за две человеческие жизни. Несмотря на все суеверия, это было величественное зрелище. Такие матери сделали Шотландию тем, чем она является.
Вскоре после рождения ребенка мать идет за водой, но не с ведром, а с маленьким сосудом или даже наперстком, чтобы предотвратить у ребенка постоянное слюноотделение. И, если это возможно, то сначала ей лучше подняться по ступеням, чем спуститься.
Когда ребенок рождался, то, если это был мальчик, его заворачивали в женскую рубаху, а если девочка, то в мужскую. Если по каким-то причинам это действие совершалось наоборот, то такой ребенок не мог познать радостей супружества.
При мытье новорожденного большое внимание уделялось тому, чтобы вода не коснулась ладоней младенца, этот же обычай соблюдался и еще какое-то время, так как считалось, что в противном случае вода смоет удачу ребенка. Иногда в воду, в которой купали младенца, клали кусок угля. Иногда воду после купания выливали под фундамент дома, чтобы он не сгорел, а также это действие на несколько лет обезопасит ребенка от ожогов. Во время одевания няня трижды крутила его в руках ногами кверху, благословляла и трясла, перевернув вниз головой. Эти церемонии оберегали ребенка от фейри, а также от страха при внезапном пробуждении и от возможности вырасти кривым. Те же самые манипуляции повторялись каждый раз при одевании. Когда с рук его клали в кровать, то повторяли: «Бог с тобой», или «Благослови тебя Господь».
Чтобы уберечь ребенка от сглаза, его трижды проносили под юбкой или сорочкой матери, которая была на ней в момент родов. Особенно много молиться за ребенка не считалось нужным, и если кто-то так делал, его прерывали словами: «Ради Бога, придержи свой язык, а то сглазишь ребенка». Такое прерывание ярых молитв касалось только младенцев, но не распространялось на взрослых, домашних животных и урожай. Если ребенок был болезненным, то возникало подозрение, что его сглазили. Существовало два надежных способа проверить, правдиво ли подозрение.
Первый способ: новый шиллинг трижды обносили вокруг трости, а затем помещали на дно деревянной чашки. Чашку наполняли водой и сразу же выливали. Если шиллинг вышел с водой, то ребенок не сглажен.
Другой способ: брали три камня из источника, который тек на юг, формируя границу между землями двух лордов. Первый – круглый, представлял голову, второй – овальный, представлял тело, а третий, по возможности, в форме ног. Их нагревали до красна и бросали в сосуд с небольшим количеством воды. Новый шиллинг клали на дно деревянной чашки, и заполняли его водой из сосуда. Затем чашку опорожняли. Если шиллинг прилип ко дну, то на ребенке сглаз. Вода, оставшаяся после этой церемонии, считалась целебной.
Чтобы снять сглаз и уберечь ребенка от силы фейри, к нижней одежде ребенка прикалывали обычно сзади маленькую брошь в форме сердца.
Были такие люди, обладавшие репутацией, которые могли показать родителям или родственникам того, кто виновен в болезнях ребенка. Если болезнь была наслана, то снять её можно было, взяв первую распашонку ребенка, или белье или нижнюю одежду матери, которая была на ней во время родов, пронести ребенка трижды через нее, а затем трижды вокруг трости.
Если ребенок становился беспокойным и вертлявым, то возникало подозрение, что это подменыш фейри, тогда устраивали испытание огнем. Камин посыпали торфом, и, когда огонь сильно разгорался, перед камином клали предполагаемого подменыша, как можно ближе, но так, чтобы не опалить, либо подвешивали над огнем в корзине. Если это подменыш, то он постарается удрать, роняя вслед брань, и, наконец, исчезнет.
Один из способов возвращения настоящего ребенка был следующим. От орешника отрезали верхушку или молодой побег ветки и вешали его над камином, а также клали в люльку, в которой лежал подменыш. Тщательно следили до момента, пока раздастся крик. Если кричал подменыш, то его быстро хватали, пока он не сбежал. При возможности его относили на место, где сходятся четыре дороги, и сверху на него клали мертвеца. Настоящий ребенок возвращался.
При первых признаках появления у ребенка зубов пекли зубную лепешку. Её делали из овсяной муки, масла или сливок, иногда в неё клали кольцо в присутствии нескольких соседей, а тот, кто готовил, не должен был произносить ни слова. Готовую лепешку давали играть ребенку до тех пор, пока он её не сломает. Маленький кусочек клали в рот ребенку. Каждый из присутствующих уносил с собой по кусочку. Такая лепешка должна была облегчить прорезывание зубов. Лепешку также называли «зубное лекарство».
Когда ребенка отлучали от груди, ему больше никогда не давали сосать грудь ни при каком условии. Если не соблюдать это правило, то у ребенка будет тяга к воровству. Также нельзя было обрезать ребенку ногти ножом или отстригать ножницами, что тоже приводит к склонности к воровству. Единственный приемлемый способ – отгрызать.
Если ребенок начинал говорить до того, как пойдет, значит, он будет лжецом.
Когда ребенка приносили в дом, то в руку ему что-нибудь давали: деньги или кусочек хлеба. Если этого не было сделано, то в этот дом придет голод. В некоторых регионах существовал обычай класть немного еды ребенку в рот, когда его первый раз носили в дом к соседям.
Вопросам люльки уделяли особое внимание. Ребенка никогда не клали в новую люльку. Сначала туда клали петуха или курицу. А первенца клали только в старую одолженную люльку. Если люльку одалживали, то её никогда не отсылали пустой. Если люльку одалживали девочке, то в неё клали живого петуха, а если для мальчика – то живую курицу. В некоторых районах в люльку насыпали картофель, клали мешок с мукой или что-то в этом роде. Люльку нельзя было ставить на землю, пока её не принесут в дом того, кто одалживает, и не поставят на пол.
«Нежность возлюбленного и полнота небес,
Не в звездах сумречного неба,
Не во слезах цветов вечерних,
Зри нашего Господа ближе!
Любимый, поторопись и узнай его,
Прими его отеческую любовь,
Как твою раннюю росу,
Подобную ярким ароматам»
Крестить ребенка старались настолько быстро, насколько это позволяли обстоятельства, и было на это несколько причин. Без этого обряда ребенок подвергался опасности быть украденным или подмененным фейри. Ребенка до крещения нельзя было выносить из дома, по крайней мере, на большое расстояние, нельзя было носить к соседям. До крещения нельзя было называть ребенка по имени. Имя нельзя было произносить, и никто не осмеливался его спрашивать. На крещении имя обычно писали на листке бумаги, а затем передавали его священнику. Смерть могла прийти и забрать малыша, а если он был не крещен, то его имя не могло быть записано в «Книгу Жизни», и врата рая были для него закрыты. Многих матерей смерть некрещеного ребенка делала несчастными, и, если ребенок заболевал, то священника вызывали даже поздно ночью, чтобы провести священный обряд. Люди верили, что в таких случаях священник «убьет или исцелит». Страх из-за некрещеного ребенка не поддавался определению, как и мысль о том, что неосмотрительно держать такого ребенка дома.
Система регистрации новорожденных положила конец страстному желанию крестить ребенка как можно раньше.
«О, Сэр», сказала жена рабочего священнику, когда просила его окрестить своего ребенка с остальными, чьи матери присутствовали: «Это худшая регистрация, что я только видела; следует крестить всех вместе».
«Почему?», спросил священник, обескураженный её словами и серьезностью манер.
«Тогда все и уйдут вместе. Вы видите, как создания получают имена, а мы только и думаем о том, что уже вечереет и мысленно просим вас поторопиться».
Крещение иногда проводилось публично, а иногда приватно. Ребенок был одет в белое и нарядный чепчик. Обычно сестра несла младенца, передавала отцу, и после крещения забирала. При условии, что обряд проводился приватно, для гостей на стол ставили хлеб, сыр и виски. Это расценивалось как проявление уважения к гостям, а гости в ответ обязательно должны были отведать угощение и хотя бы пригубить виски. При этом гости повторяли слова: «Желаю кампании хорошего здоровья, и благодати и роста ребенку». Иногда, вместо последней фразы, использовали следующую: «Толстеть и жиреть ребенку». За этим обычно следовало застолье.
Каждый из присутствующих давал ребенку немного денег, а собранная таким образом сумма была платой сестре.
Ребенок должен был спать в одежде для крещения.
Во время обряда тщательно следили, чтобы вода, которой окропляли младенца, не попала ему в глаза, так как считалось, что если в глаза попадет хоть капля, то на протяжении всего жизненного пути он будет видеть призраков.
Если ребенок не заплакал, когда на него попадала вода, то говорили, что его жизнь будет короткой, поэтому женщина, которая получала его с рук отца, грубо обращалась с ребенком, или даже специально щипала его, чтобы услышать желаемый плач.
Воду после крещения хранили несколько дней, обычно восемь, а затем выливали её под фундамент дома или выпивали, так как считалось, что это укрепляет память. Рядом с чашей, в которой была вода для крещения, часто клали хлеб и Библию.
Если ребенка несли к отдаленному соседскому дому или в церковь на крещение, женщина, которая несла ребенка, также несла с собой немного хлеба и сыра, а вторая, что шла с ней, несла с собой бутылку виски и стопку. Первого встречного угощали хлебом, сыром и стопкой виски, и просили развернуться и пройти с ними немного. Если это была женщина, то ей доверяли пронести это расстояние ребенка. Также с собой несли какой-нибудь предмет одежды ребенка, и по пути его выбрасывали.
Если в церкви в одно время крестили и мальчика, и девочку, то большое внимание уделялось тому, чтобы разместить родителей так, чтобы священник по ходу своего движения первой окрестил девочку. Если было хотя бы предположение, что священник поменяет порядок, то пророчили большие трудности, а если священник все-таки пытался первым окрестить мальчика, то девочку клали вперед, и когда её крестили первой, то лица друзей девочки освещало удовлетворение. Так происходило потому, что считалось, что если мальчика крестят первым, то он оставит свою бороду в воде, а девочка её получит.
Люди верили, что если девочку понесли в церковь крестить, но домой она вернулась некрещеной, то она умрет старой девой.
По пути домой соседи принимали процессию у себя и готовили специальное блюдо, которое на гэлике называется «фуараг». Его готовили из муки и сливок, или муки и виски. Каждый из присутствующих получал чайную ложку, а ребенку клали немного фуарага в рот.
Notes on the Folk-Lore of the North-East of Scotland
by Walter Gregor [1881]Chapter I. Birth
Chapter II. The Child
Chapter III. Baptism
