Перевод осуществлен выборочно по изданию: Síscéalta ó Thír Chonaill. Seán Ó hEochaidh a bhailigh. BÁC, 1977.
Перевод с ирландского А. А. Коростелёвой
Все изображения созданы с помощью нейросети
Когда я был еще мальчиком, я слышал, как мой дед рассказывал о народе холмов. В нашей стороне не было шаннахи, который бы рассказывал про сидов лучше, чем он. Сам он крепко верил в то, что они существуют, и не было случая, чтобы, отправляясь на болота накопать корзину торфа, он не присматривался бы по дороге в надежде их увидеть. Он считал, что появились они вот как: когда в небесах шла война между Богом и ангелами, открыл Бог небесные врата, да и побросал ангелов на землю, и работа эта заняла у него два раза по двадцать дней и два раза по двадцать ночей. Из них теперь кто живет в воздухе, кто на земле, а некоторые попали и в море. Больше всего их можно встретить на высоких местах, и великое множество их в холмах на побережье. Еще я слышал, один старик говорил, будто они очень надеются попасть обратно на небо в день Страшного Суда, – хотят отдохнуть от жизни.
Еще у нас здесь жила одна старушка по соседству. Так вот, когда кому-нибудь случалось помянуть сидов, она обыкновенно говаривала: “Их спина к нам, их лицо от нас, и да сохранят Бог и Мария от зла нас!” Временами она начинала свою речь иначе и говорила так: “Сегодня понедельник, завтра вторник, послезавтра среда. Их спина к нам, их лицо от нас, и да сохранит Бог от зла нас!”
Слышал я, о них еще говорят, будто ни у кого из них нет ни капли крови: даже кончик булавки не хватит намочить.
Временами они, конечно, забирают к себе людей, и вообще – есть две вещи, которые им милее всего на свете: устроить драку из-за селедки и утащить кого-нибудь из людей к себе в холмы и в скалы.
Люди называют их великим множеством имен: кто зовет их малым народцем, кто – жителями холмов; называют их и сидами, и добрым народцем, и маленькими господами, и народцем в красных шапочках, и веселой толпой, – и дают им тысячу других имен, которых я сейчас не упомню.
Судя по тем из них, кого людям доводилось видеть, они и впрямь по большей части носят красные шапочки, а женщины их ходят в зеленых платьях. У мужчин бывают голубые штаны и красные шапки. Я слышал, как один человек рассказывал, что видел их как-то около двух сотен разом, вечером, перед заходом солнца, и все они примерно так и были одеты. Все, кто их видел, говорят обычно, что ростом они не более двух футов. Волосы у них обычно рыжие, а одежда красная. Говорят, что они очень любят пение и игру на волынке, и часто помогают тем из простых людей, кто сумеет угодить им тем или другим. Вообще они редко причиняют людям вред, но если кто столкнется с ними и не сделает по их совету, то, ясное дело, бывает, что у него после того и не слишком хорошо пойдут дела.
В старые времена люди боялись их, особенно если приходилось идти поздно вечером через холмы.
АЙНЕ ИЗ ХОЛМА КНОК-АЙНЕ
В старые времена жил в Круахланна, что в Тейлинне, один человек. У него была единственная дочь по имени Айне. Как-то раз выдался туманный и дождливый вечер, погода была очень скверной, и велел этот человек Айне отправиться в холмы, собрать коров и пригнать их домой. Она пошла, и через много-много времени, когда уже наступила полночь, вернулась без коров.
— А где скотина? – спросил ее отец, едва она вошла.
— Не нашла, – сказала Айне.
Рассердился отец, услышав это, и сказал:
— Знаешь что, отправляйся-ка ты опять в холмы и не вздумай возвращаться назад, пока не найдешь скотину!
Вышла она за дверь, а он тут же пожалел о том, что сказал, но когда он вышел наружу, чтобы позвать ее назад, увидел он, как она вошла в скалу, которую так по сей день и называют Девичьей скалой. Ее же зовут с тех пор еще и по-другому – холмом Айне, и во всей стране нет более странного холма.
СИДА И ХОЗЯЙКА КОРОВЫ
Жила однажды бедная женщина, и было у нее четыре коровы, одна из них черная. Вот эту-то черную она и потеряла. Вышла она наутро ее искать, и кто бы, вы думали, ей встретился, как не сида! Предсказала ей сида, что потеряет она и остальных трех коров, и вот как она это сказала:
Эй, тетка, что ищет корову,
Мне голос не нравится твой!
Коров у тебя слишком много,
Зато у меня – ни одной.
Одна разобьется корова,
Утонет вторая в пруду,
А за третьей твоею коровой
Лесные собаки [Т.е. волки. — прим. переводчика] придут!
КОЛДОВСКАЯ ПОТАСОВКА
Слышал я, старики говорили, что любит народ холмов устроить иногда большую драку, если не поделят что-нибудь между собой. Вот эту-то драку и называют “колдовской потасовкой”.
Говорят, что такая драка случилась раз к востоку отсюда, в местечке, называемом Килл-Тивоге. Как-то в воскресенье, когда люди выходили из церкви, вдруг всем женщинам почудилось, что мужчины набросились друг на друга – вот-вот поубивают, а мужчинам в то же время показалось, что это женщины вцепились друг другу в волосы. А на самом деле вовсе никто ни с кем не дрался, а просто где-то рядом случились сиды, они и замутили глаза народу.
БИТВА ПРИ ГЛЕНН-БОЛКОНЬ
Давным-давно жила одна супружеская пара в верхней части долины Гленн-ан-Байле-Дув, в том месте, которое называют Овечий Холм, и однажды осенью отправились они убирать сено. У них был один-единственный ребенок, и поскольку его оказалось не с кем оставить, – день выдался очень хороший, и другие тоже дома не сидели, – решили они, что возьмут его с собой и усадят там на сене. И вот хозяин стоял наверху на стоге сена, а жена подавала ему сено снизу, как вдруг с западной стороны подошла к ним какая-то женщина и взяла ребенка. Стали было муж с женой кричать ей, чтобы оставила она ребенка в покое, но ее в ту же минуту и след простыл. Когда понял этот человек, что случилось, бросился он вслед за ней и прихватил с собой вилы.
Ну, что хорошо, то не плохо. Она бежала и бежала, и не остановилась, пока не добралась до долины Гленн-Болконь. Тут открылась скала, вошла она внутрь, и ребенок вместе с ней. Он последовал за ней, и оказалось, что там, внутри, целый город, и замок, и двор замка полон детей. Как только он вошел, он сразу же сказал, что хочет забрать своего ребенка. Каждого из ста детей он по очереди подозвал к себе, и в конце концов сказал, что его собственного ребенка среди них нет, а он хочет получить обратно именно его.
Позади него сидел старик, гревшийся у огня, и когда тот понял, что он так легко не успокоится, велел он женщине вернуть ребенка этому человеку, а то, сказал он, никакого покоя им не будет, если не уйдет он отсюда. Пошла она наверх, в комнату, и спустилась обратно, и привела с собой ребенка. Как только она вернула ему ребенка, старик говорит:
— Теперь вот что: видишь тот небольшой колокол, что подвешен сбоку от дверей? Будь очень осторожен, когда будешь выходить, – ни в коем случае не задень его. Никогда не звонит этот колокол, – сказал старик, – если только не созывает нас на пир или на битву, а сейчас мы не ждем ни того, ни другого.
Человек этот был немало разгневан, когда выходил, и задел вилами колокол. Колокол начал бить, и в течение всего вечера, до самой темноты, всадники воинства сидов сотнями прибывали с востока в долину Гленн Болконь. На утро следующего дня они собрались все, так что можно было рассмотреть их от головы до кончиков башмаков. Видя, что для них не приготовлено пира, начали они биться между собой, и красная река их крови текла на утро следующего дня.
МОНАХ ИЗ ДОНЕГОЛА И ПРИЗРАЧНОЕ ВОИНСТВО
В те времена, когда были еще монахи в Донеголе, шел как-то один священник из их числа через эти холмы, направляясь со святыми дарами к больному. Когда поднялся он на вершину холма, окружило его призрачное воинство в бесчисленном количестве, и пригрозили они, что не дадут ему ступить дальше ни единого шага, пока не расскажет он им, что именно случится с ними в день Страшного Суда.
— Ну, сейчас я спешу, – сказал он, – но если вы будете здесь в то время, как я пойду назад, я дам ответ на ваш вопрос.
С этими словами он ушел, побывал у больного, выполнил свой долг и возвращался обратно домой. Когда поднялся он на вершину холма, его вновь окружили сиды. Вынул он булавочку из своей одежды, добыл с ее помощью маленькую капельку крови и показал им.
— Боюсь я, – сказал он, – что вам никогда не попасть на небо! Ни за что не пробраться туда ни одному существу, у которого не хватает крови, даже чтобы написать собственное имя!
Услышав это, они ушли все в туман, бывший на вершине холма, и при этом плакали и рыдали, и пока монах спускался с холма со стороны Круахана в Донегол, он все время слышал их за собою, – как они потянулись на запад, в Коннахт.
“КРАСОТКА ДОИЛА КОРОВУ”
В старые времена между Клох-Кьян-Филом и Ги-Дорь жил всего лишь один священник, и был он единственным священником на два прихода.
Однажды ночью ближе к полуночи пришел к нему человек из Фи-Кнок срочно звать его к больному. У него была с собой лошадь; и вот они выехали из дома, – он впереди, а священник у него за спиной, и когда проезжали мимо скалы, услышали они музыку, да такую, что ничего слаще они в жизни не слыхивали, а доносилась эта музыка изнутри скалы. Спросил священник своего спутника, действительно ли оттуда слышна музыка или ему только кажется? Да, тот тоже слышал, причем теперь уже даже можно было разобрать, что это за песня: “Красотка доила корову”.
— Давай зайдем, – сказал священник, – посмотрим, кто так играет.
— Может быть, будет лучше, если мы зайдем туда на обратном пути? – сказал тот, – А то больной уж больно плох, вот-вот умрет. Вы бы сперва причастили его, а потом уж и заедем послушать музыку, – на обратном пути.
Но священника никак было не переубедить. Вбил себе одно в голову, да и только. Вошли они вдвоем в расщелину, что была сбоку скалы, а там дом, и был этот дом прекраснее всего, что они когда-либо видели. Когда вошли они на кухню, там сидело двое маленьких рыжих лохматых старичков, – они сидели по обе стороны от очага, друг напротив друга, держась за руки, и пели.
Добрался наконец священник до больного, но увы! – было слишком поздно, – бедняга уже умер. Священник был в отчаянии, но делать было нечего. Разве можно было чем-нибудь извинить его задержку в дороге?
Старички эти, которые пели свою песню в расщелине скалы, были, конечно, из Дивного Народца, а пели они так сладко потому, что знали, что смогут таким образом задержать священника, чтобы тот не успел навестить умирающего.
В течение многих лет после этого людям было противно петь эту песню, и старики с острова Тори не позволяли петь эту песню в своем доме, пока они живы.
НЭНСИ НИ КОННИГАН И СИДЫ
У нас тут жила одна женщина в деревне Мин-а-Дав в холмах, звали ее Нэнси Ни Конниган. В те времена никто и слыхом не слыхивал про акушерок, а те женщины, которые выполняли эту самую работу, что теперь акушерки, назывались повитухами. Вот Нэнси и была одной из таких женщин.
Как-то поздно вечером приходит за ней человек и зовет ее принимать роды. Она пошла. Роды были тяжелые, роженица впала в беспамятство. Так и умерла, и вовсе никакого ребенка не родила.
Через пару дней ночью приезжает за Нэнси другой человек, верхом, и спрашивает, не пойдет ли она помогать при родах.
— А ты кто? – спрашивает Нэнси. – Сдается мне, что я тебя раньше не видела.
— Признаться, было бы довольно странно, если бы ты меня видела, – говорит он, – но пусть тебя это не волнует. Я доставлю тебя домой целой и невредимой, да и ехать нам совсем далеко. Всего-навсего пересечь поле и подъехать вон к той скале.
Нэнси собралась и поехала с тем человеком. Скала раскрылась, и они вошли внутрь. Там лежала на постели молодая женщина, – та самая, что умерла несколько дней назад. Родила она чудного мальчика, и человек этот доставил Нэнси обратно домой. А по дороге спрашивает, мол, если еще когда-нибудь случится в ней нужда, придет ли она. И Нэнси сказала, что, конечно, придет и с удовольствием.
— Что ж, коли так, – сказал он, – ничего не бойся, я никому из наших и пальцем тебя тронуть не позволю.
ВОЛШЕБНЫЙ ВИХРЬ
Нету на свете более диковинной вещи, чем волшебный вихрь. Налетает этот вихрь в самый ясный и погожий день в середине лета и уносит с собой все, что попадается ему на пути. Я слышал, старики часто говорили, что вихрь этот – не что иное, как души людей, которые умерли вдали от дома и теперь возвращаются домой.
У нас тут один мужик, давно уже, сметывал стога вон там, к востоку, в долине Братойге. Налетел на него этот самый волшебный вихрь, собрал вдруг все сено в один стог и поднял в воздух. Когда мужик увидел, что сено от него улетает, он хотел его удержать и всадил в стог вилы. И тут со всех сторон вокруг него поднялся жалобный плач. Он догадался, что души умерших боятся освященного железа, а он как раз воткнул в сено железные вилы. В этом-то и была причина плача.
ВОЛШЕБНЫЕ БАШМАКИ
Моя бабушка была родом с той стороны холма, со стороны долины Кольма Килле, так что от нас до ее родной деревни было три мили пути через холмы. Она то и дело ходила этой дорогой навестить родных, – каждый раз, когда у нее бывали к ним дела, – и путь всегда срезала через холмы.
Шла она так однажды в погожий летний день, несла ребенка на плечах. А надо сказать, что в те времена ни на одном ребенке вы бы не увидели башмаков. Редко-редко когда увидишь на ребенке башмаки, – если только это сын или дочка самого доктора. И вот идет она, идет и вдруг видит – лежит на дороге пара башмачков, которые по размеру точно впору ребенку, что у нее на плечах. Она подумала было, что хорошо бы поднять башмаки и прихватить с собой, но тут же призадумалась и говорит себе: кто же мог потерять такие башмачки? – это при том, что на дороге-то, кроме нее, никого нет.
Видно, Бог ее спас тогда, что она к ним не притронулась. Она после поняла, что коснись она хоть одного из них, ни ее самой, ни ребенка, что с ней был, никто бы уже не увидел во веки вечные. Стало ей ясно, конечно, что это люди из народа холмов подбросили башмачки на ее пути, надеясь, что она не вытерпит и подберет, а стоило ей это сделать, как они забрали бы ее и утащили к себе в ту же минуту.
О ТОМ, КАК К НАРОДУ ХОЛМОВ ВОДА ПРОТЕКАЛА
У нас здесь жила по соседству одна старушка, и вот как-то хорошим летним днем она сидела снаружи возле дома и пряла пряжу. Она очень спешила – надо было срочно закончить работу с этой пряжей.
А сбоку от того места, где она сидела, проходила тропинка, и вскоре, смотрит, подходит к ней с востока по тропинке какой-то человек. Он заговорил с ней, и она радушно с ним поздоровалась. Он постоял какое-то время рядом с ней, толкуя о разных делах, но она так торопилась с работой, что не очень-то прислушивалась к его словам. Только смотрит – что-то он все наводит разговор на тему большого камня, который лежал сбоку от тропинки. Ходил, ходил вокруг да около и наконец спрашивает:
— Скажите, а вы случайно не выливаете на этот камень помои?
— Ясное дело, выливаем, – отвечает она. – А что ж в этом дурного?
— Ну вот что, мерзавка, – сказал он. – Чтоб никто больше никогда ни капли на этот камень не вылил! Ведь это же все течет с потолка нам прямо на голову, вы что-нибудь соображаете вообще?
Сказал – и пропал, и никто его больше не видел. А камень этот и посейчас там лежит, и всякий им может полюбоваться, но, надо вам сказать, никто больше с тех пор на него и капли воды не выливал.
РЫЖИЙ ПЕТУХ, СЪЕДЕННЫЙ В ПОСТ
Как-то, давным-давно, пошли двое резать тростник вон туда, к дальнему концу долины Байле-Дув. Одного звали Энди Мак Финнлех, а второго – Джон Шорше. Так вот, Мак Финнлех слышит, вроде Джон Шорше говорит что-то, поднял голову – и никого не увидел. Опять слышит разговор, а кругом никого нет. Ну и конечно – с кем бы это, как вы думаете, Джон Шорше разговаривал, как не с рыжей девушкой!
Разговор между Джоном и девушкой шел оживленный, и в конце концов, слово за слово, Джон стал упрашивать девушку поцеловать его. А девушка на это сказала, что лучше уж она съест рыжего петуха в пятничный пост, чем станет целовать молоденького мальчика, у которого еще не растет борода!
Вскоре после этого Джон Шорше собрался на ярмарку в Байле-ан-Дрохид, а идти там недалеко, но дорога идет через холмы. Когда он поднялся на вершину холма Богах, его башмаки вдруг сами собой развернулись носами к дому. Но несмотря на это, он все-таки пошел дальше, на ярмарку, однако стоило ему подняться на вершину следующего холма, как он тут же и исчез, где стоял, и никто его с тех пор не видел.
КАК НЕДДИ, СЫН АННЫ, БРОСИЛ НОЖ В ВОЛНУ
В долине Гленн Кольм Килле, в деревне под названием Бифан у самого моря, жил один парень. Он был знаменит на весь приход Гленн. Звали его Недди, сын Анны.
Однажды он вышел в море на рыбную ловлю, он сам и с ним еще шестеро. Когда они отплыли далеко от берега, море разбушевалось, и по всему было похоже, что они вот-вот утонут. Вот поднялся один вал, и когда он как раз навис над их головами, Недди, сын Анны, нагнулся, снял один башмак и запустил им в волну. Вскоре поднялась другая волна, гораздо похуже первой, и он снял второй башмак, швырнул его в волну, и волна опала. Никто и моргнуть не успел, как накатила третья волна и, само собой разумеется, все как один думали, что эта волна их, понятное дело, утопит. Недди сунул руку в карман, нащупал там нож и метнул его в волну. Едва только он это сделал, море улеглось и стало спокойно, как озеро.
И вот они возвращаются вечером домой, все мокрые до нитки, ну и, понятное дело, глядя на то, как разыгралось море, никто уже и не ждал их домой живыми, и когда они вернулись, им обрадовались так, что нет слов. Значит, Недди, сменив одежду на сухую, сидел у очага и рассказывал, из какой они выбрались передряги, как вдруг к дверям подъехал всадник. Он позвал Недди от дверей и крикнул, чтобы Недди поехал с ним туда-то и туда-то, чтобы вытащить нож, который он кинул сегодня в его сестру.
— Я и шагу не сделаю за дверь, – сказал Недди, – пока ты не поклянешься, что не причинишь зла ни мне, ни кому-нибудь из моих родных ни на земле, ни море во веки веков!
Тот пообещал и это, и еще пообещал, что доставит Недди домой живым и невредимым. Тогда Недди согласился. Они поднялись на холм, заехали за Камас-Бинне и там вошли внутрь скалы. Раскрылась перед ними скала, и они вошли в роскошный дом. Самая красивая девушка из всех, что он когда-либо видел, лежала распростершись перед очагом и стонала от боли.
— Подойди сюда, – сказала она, – и вытащи нож, который ты воткнул сегодня мне в бедро!
— Я в жизни не выну этот нож, – сказал Недди, – если ты мне не пообещаешь, что не принишь зла ни мне, ни кому-нибудь из моей родни ни на земле, ни на море во веки веков и что меня доставят домой живым и невредимым!
— Обещаю тебе это, – сказала она.
Тогда Недди вытащил нож у нее из бедра.
— Зачем, – спросил Недди, – ты собиралась утопить сегодня нашу лодку?
— Да вот, – сказала она, – это я все ради тебя. Я полюбила тебя, и мне захотелось тебя заполучить.
— И ради меня одного ты чуть не утопила целую артель! – сказал он.
— А как же, – сказала она. – Мне наплевать, лишь бы ты был моим!
Вынул Недди нож у нее из бедра, и тот человек отвез его обратно домой, и ничего плохого не делалось ни ему самому, ни кому другому из его родни с той поры и до сего дня.
