Сага эта представляет собою одну из многочисленных вариаций ирландской легенды о плавании в „чудесную, потустороннюю страну». В основе ее лежит древнее языческое представление кельтов о „том свете», осложненное некоторыми чертами, заимствованными из средневековых сказаний о „земном рае», а также, быть может, из античных мифов.
Композиция ее — весьма свободная. В середину ее вставлен эпизод о морском боге, предсказывающем свое будущее воплощение. Сверх того, монах переписчик совершенно механически внес несколько строф чисто христианского содержания. Эги последние, ничем с остальным не связанные и лишь портящие общее впечатление, мы опустили в нашем переводе. Достоинства саги, сюжетно весьма бедной, сосредоточены в лирических описаниях.
Текст, сложившийся по меньшей мере уже в VII веке, издан, в сопровождении обширного историко-литературного и мифологического исследования, в книге: К. Meyer and A. Nutt, „The Voyage of Bran», 2 t.t., bond., 1895 — 1897
Перевод: А.А. Смирнов; 1929 г.
Двадцать два четверостишия спела женщина неведомых стран, став среди дома Брана, сына Фебала [1], когда его королевский дом был полон королей, и никто не знала, откуда пришла женщина, ибо ворота замка были заперты.
Вот начало повести. Однажды Бран бродил одиноко вокруг своего замка, когда вдруг он услышал музыку позади себя. Он обернулся, но музыка снова звучала за спиной его, и так было всякий раз, сколько бы он ни оборачивался. И такова была прелесть мелодии, что он, наконец, впал в сон. Когда он пробудился, то увидел около себя серебряную ветвь с белыми цветами на ней, и трудно было различить, где кончалось серебро ветви и где начиналась белизна цветов.
Бран взял ветвь в руку и отнес ее в свой королевский дом. И, когда все собрались там, им явилась женщина в невиданной одежде, став среди дома. И вот тогда она пропела Брану двадцать два четверостишия, и все собравшиеся слушали и смотрели на женщину.
Она пела:
Ветвь яблочного дерева из Эмайн [2]
Я несу, всем вам ведомую [3].
На ней веточки из белого серебра.
Бровки хрустальные с цветами.
Есть далекий-далекий остров,
Вкруг которого сверкают кони морей [4],
Прекрасен бег их по светлым склонам волн.
На четырех ногах стоит остров.
Радость для взоров, обитель славы —
Равнина, где сонм героев предается играм.
Ладья равняется в беге с колесницей
На южной равнине, на Серебристой Поляне.
Стоит остров на ногах из белой бронзы,
Блистающих до конца времен.
Милая страна, во веки веков
Усыпанная множеством цветов.
Есть там древнее дерево в цвету,
На котором птицы поют часы [5].
Славным созвучием голосов
Возвещают они каждый час.
Сияет прелесть всех красок
На равнинах нежных голосов.
Познана радость средь музыки
На южной, туманной Серебристой Поляне.
Там неведома горесть и неведом обман.
На земле родной, плодоносной,
Нет ни капли горечи, ни капли зла,
Всё — сладкая музыка, нежащая слух.
Без скорби, без печали, без смерти,
Без болезней, без дряхлости —
Вот истинный знак Эмайн.
Не найти ей равного чуда.
Прекрасна Страна Чудесная,
Облик ее любезеи сердцу,
Ласков для взора вид ее,
Несравненен ее нежный туман.
Взгляни на Страну Благодатную:
Море бьет волной о берег и мечет
Драконовы камни и кристаллы;
Волоски кристаллов струятся с его гривы.
Богатство, сокровище всех красок
Ты найдешь в Милой Стране, прекрасно-влажной.
Там ты слушаешь сладкую музыку,
Пьешь лучшее из вин.
Золотые колесницы на Равнине Моря
Несутся с приливом к солнцу.
Серебряные колесницы на Равнине Игр
И бронзовые без изъяна.
Желто-золотые кони там, на лужайке,
Иные — красной масти,
Иные еще, с шерстью на спинах
Небесно-голубой масти.
С восходом солнца придет
Прекрасный муж и осветит равнины.
Он едет по прекрасной приморской равнине.
Он волнует море, обращая его в кровь.
Будут плыть мужи по светлому морю
В страну — цель их поездки.
Они пристанут к блистающему камню,
Из которого несется сто песен.
Песнь несется к плывущим,
Несется долгие века, беспечальная.
Звучен напев стоголосых хоров,
Они избыли дряхлость и смерть.
О многовидная морская Эмайн,
И близкая и далекая,
С тысячами женщиy в пестрых одеждах,
Окаймленная светлым морем!
Из вечно тихого, влажного воздуха
Капля серебра падают на землю.
Белая скала у морской гряды
Получает свой жар от солнца.
Мчатся мужи по Равнине Игр —
Прекрасная игра, не бессильная.
В цветистой стране, средь красоты ее,
Они избыли дряхлость и смерть.
Слушать музыку ночью,
Гулять в Стране Многоцветной,
В стране цветистой, — о, венец красы! —
Где мерцает белое облако!
Есть трижды пятьдесят островов
Средь океана, от нас на запад.
Больше Ирландии вдвое
Каждый из них или втрое [6].
Пусть же Бран средь мирской толпы
Услышит мудрость, ему возвещенную.
Предприми плаванье по светлому морю:
Быть может, ты достигнешь Страны Женщин.
Вслед за этим женщина покинула их, и они не знали, куда она ушла, и она унесла ветвь с собою: ветвь выпала из руки Брана и перешла в руку женщины, и в руке Брана не было силы, чтобы удержать ветвь.
На другой день Бран пустился в море. Трижды девять мужей было с ним. Во главе каждых девяти был один его молочный брат и сверстник. После того как он пробыл в море два дня и две ночи, он завидел мужа, едущего навстречу ему по морю на колеснице. Этот муж спел ему двадцать два четверостишия, он назвал ему себя — сказал, что он Мананнан, сын Лера [7].
Он спел ему:
Чудно, прекрасно Брану
В ладье на светлом море.
Для меня же, едущего на колеснице издалека,
Цветущая долина — то море, где плывет он.
То, что светлое море для Брана,
Плывущего в ладье с кормою, —
Радостная равнина с множеством цветов
Для меня, с моей двухколесной колесницы.
Бран видит множество волн,
Плещущих среди светлого моря, —
Я вижу на Равнине Забав
Цветы с красными головками, без изъяна.
Кони Лера блистают летом
Всюду, сколько хватает взора Брана.
Реки струят свой медвяный поток
В стране Мананнана, сына Лера.
Блеск зыбей, средь которых ты находишься,
Белизна моря, по которому плывешь ты,
Это — расцвеченная желтым и голубым
Земля, она не сурова.
Пестрые лососи прыгают из недр
Белого моря, на которое глядишь ты:
Это — телята, разных цветов телята,
Ласковые, не бьющие друг друга.
Хоть видна тебе лишь одна колесница
В Счастливой Стране, обильной цветами, —
Много коней на ее пространствах,
Хоть для тебя они и незримы.
Велика равнина, много в ней мужей,
Краски блистают светлым торжеством.
Серебряный поток, золотые одежды —
Все приветствует своим обилием.
В прекрасную игру, самую радостную,
Они играют, вином опьяняясь,
Мужи и милые женщины, под листвою,
Без греха, без преступления.
Вдоль вершин леса проплыла
Твоя ладья через рифы.
Лес с прекрасными плодами
Под кормой твоего кораблика.
Лес дерев цветущих плодовых,
Среди них лоза виноградная,
Лес невянущий, без изъяна,
С листьями цвета золота.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . [8]
Это облик, тобою зримый, —
Он придет в твон края, в Ирландию,
Ибо мне надлежит путь к дому
Женщины из Лине-Мага.
Пред тобой Мананнан, сын Лера,
На колеснице, в обличье человека.
Им будет рожден — на короткую жизнь
Прекрасный муж с белым телом.
Он будет усладой холмов волшебных [9],
Он будет любимцем в доброй стране,
Он поведает тайны — поток мудрости —
В мире, не внушая страха к себе.
Он примет облик всякого зверя
И в голубом море, и на земле.
Он будет драконом пред войсками,
Он будет волком во всяком лесу.
Он будет оленем с серебряными рогами
В стране, где катятся колесницы,
Он будет лососем в глубоком озере,
Он будет тюленем, он будет прекрасным белым лебедем.
Он будет спустя долгие века
Много лет прекрасным королем.
Он сокрушит полки — славная ему будет могила,
Он зальет кровью равнины, оставляя след колес.
Среди королей и витязей
Он будет героем прославленным.
На высокой твердыне уготовлю я
Кончину, вполне его достойную.
Высоко я поставлю его средь князей.
Его одолеет сын заблуждения [10].
Мананнан, сын Лера, будет
Его отцом и наставником.
Он будет — кратка его жизнь! —
Пятьдесят лет в этом мире.
Драконов камень морской поразит его
В бою при Сенлаборе.
Он попросит испить из Лох-Ло [11],
Устремив взор на поток крови.
Белая рать унесет его на колесах облаков
В обитель, где нет скорби.
Пусть усердно гребет Бран —
Недалеко до Страны Женщин.
Эмайн многоцветной, гостеприимной
Ты достигнешь до заката солнца.
После этого Бран поплыл дальше. Вскоре он завидел остров. Бран стал огибать его. Большая толпа людей была на острове, хохотавших, разинув рот [12]. Они все смотрели на Брана и его спутников и не прерывали своего хохота для беседы с ним. Они смеялись беспрерывно, глядя плывущим в лицо. Бран послал одного из своих людей на остров. Тот тотчас же присоединился к толпе и стал хохотать, глядя на плывущих, подобно людям на острове. Бран обогнул весь остров. Всякий раз, как они плыли мимо этого человека, его товарищи пытались заговорить с ним. Но он не хотел говорить с ними, а лишь глядел на них и хохотал им в лицо. Имя этого острова — Остров Радости. Так они и оставили его там.
Вскоре после этого они достигли Страны Женщин и увидели царицу женщин в гавани.
— Сойди на землю, о Бран, сын Фебала! — сказала царица женщин. — Добро пожаловать!
Бран не решался сойти на берег. Женщина бросила клубок нитей прямо в него. Бран схватил клубок рукою, и он пристал к его ладони. Конец нити был в руке женщины, и таким образом она притянула ладью в гавань. Они вошли в большой дом. Там было по ложу на каждых двоих — трижды девять лож. Яства, предложенные им, не иссякали на блюдах, и каждый находил в них вкус того кушанья, какого желал. Им казалось, что они пробыли там один год, а прошло уже много-много лет.
Тоска по дому охватила одного из них, Нехтана, сына Кольбрана. Его родичи стали просить Брана, чтобы он вернулся с ними в Ирландию. Женщина сказала им, что они пожалеют о своем отъезде. Они всё же собрались в обратный путь. Тогда она сказала им, чтобы они остерегались коснуться ногой земли.
Они плыли, пока не достигли селения по имени Мыс Брана [13]. Люди спросили их, кто они, приехавшие с моря. Отвечал Бран:
— Я Бран, сын Фебала.
Тогда те ему сказали:
— Мы не знаем такого человека. Но в наших старинных повестях рассказывается о Плавании Брана.
Нехтан прыгнул из ладьи на берег. Едва коснулся он земли Ирландии, как тотчас же обратился в груду праха, как если бы его тело пролежало в земле уже много сот лет.
После этого Бран поведал всем собравшимся о своих странствиях с самого начала вплоть до этого времени. Затем он простился с ними, и о странствиях его с той поры ничего не известно.
1 Имя это ни в хрониках, ни в других сагах не встречается. Возможно, что оно вымышлено автором, как и вся сюжетная рамка этой саги вымышлена или, вернее, скомпилирована из других родственных по теме саг („Исчезн. Кондлы», „Бол. Кухулина» и т. п.) с целью мотивировать поэтическое описание блаженной страны.
2 Имя чудесной страны, образованное в параллель к земной Эмайн-Махе; ниже она обозначается рядом поэтических, описательных имен.
3 Т. е. известную из других сказаний на сходную тему (сопост., напр., „Прикл. Кормака«).
4 „Волны» (поэтическая метафора).
5 Черта христианизации языческой саги.
6 В этом месте в оригинале неожиданно вставлены 5 строф, в которых возвещается рождение Христа и прославляется христианская вера. Как явную интерполяцию, мы их опустили в переводе.
7 Лер — бог моря, превратившийся, в результате рационалистического очеловечения (евгемеризации) в короля старых кельтских хроник,—прототип короля Лира трагедии Шекспира. Мананнан, сын его, первоначально также—бог моря (сопост. „Бол. Кухулина«); от его имени происходит название острова Man, лежащего между северной Ирландией и Англией. В позднейших сагах он был также превращен в короля, одаренного, подобно Волху Всеславьевичу наших былин, даром превращений. В данной саге, ниже, дар превращений приписан сыну Мананнана, имеющему родиться от него на земле, т. е. его собственному воплощению. Особой формой близости между людьми и богами являются земные воплощения последних. Зачатие земною женщиною сына от божественного отца — обычный мотив в мифологии всех народов. Но в ирландских (и вообще кельтских) представлениях характерно то, что рождающийся таким образом сын есть личное возрождение бога, своего отца. Мананнан говорит Брану: «Я приду в Ирландию… ибо от меня родится сын…». Равным образом, в первоначальном толковании Кухулин, сын Луга, был несомненно земным воплощением своего небесного отца (см. Рождение Кухулина).
8 В этом месте в оригинале имеется 5 строф того же характера, как и отмеченные выше; мы их опустили по тем же основаниям. В них любопытным образом проявляется „христианская мифология», именно — стремление отождествить сидов с чистыми духами вроде ангелов. Вот перевод этих строф:
Мы с первого дня творенья
Не знаем старости и земной дряхлости,
Оттого не ждем мы разрушения,
Ибо грех не коснулся нас.
Злой был день, когда змей явился
Отцу нашему в его обители.
Все изменилось в этом мире,
И настала порча, раньше не бывшая.
Вожделенье отца нам смерть принесло,
Погубило благородное племя его.
Увядшее тело на муку пошло
В жилище вечного страдания.
Закон гордыни влечет в этом мире
Верить в твари, забыв о боге.
Одолели тело немощь и дряхлость,
А душа разрушена обманом.
Высокое спасенье придет к нам
От владыки, нас создавшего,
Светлый закон расстелется над морями.
Будучи богом, человеком он станет.
9 Холмов, в которых обитают сиды (см. прим. 3 к „Исчезн. Кондлы Прекр.“).
10 Разумеется ли здесь земной враг его, или дьявол? Сказания о Мананнане не дают в этом смысле никаких указаний. Во всяком случае, христианский характер метафоры выдает, что это позднейшая вставка.
11 Озеро, не поддающееся отождествлению.
12 Наивное истолкование мифического образа „острова радости» или „блаженства».
13 Местечко в графстве Kerry, на западном побережье Ирландии. Ирландское название может означать „Воронов клюв“ (т. е. мыс). Весьма возможно, что составитель саги по недоразумению осмыслил название ворона (bran) в собственное имя, и отсюда возник легендарный Бран (сопост. выше прим. 1).
