Перевод выполнен по изд.: Altram Tige Da Medar/Ed. L. Duncan//Eriu. 1932. XI. P. 184-225.
Этот текст, содержащий немало архаических элементов, находится в поздней рукописи «Книги из Фермой» (XV в.).
Верховный правитель бесстрашный, не знающий поражений, многодетный, могучий, свирепый, краснощекий, ужасный, без раздора, без порчи, сделался тогда королем Ирландии. Звали его Эремон Великий, сын Миля, а ту, что была его женой, — Тэа, дочь Лугайда, сына Ита, сына Миля. От ее имени и пошло название Мур Тэ, иначе Темра*. Муигне, Луигне и Лаигне звались его сыновья, дети воина, ибо хоть и не Миль было имя их отца, воистину воин был он по доблести и великой своей храбрости. Славными мужами были его братья — Донн, Эбер, Амаргйн, Араннан и Колпа с мечом. Верно и то, что был он первым королем Ирландии, ибо не звалась она так до трех сыновей Кермада Мидбеойла, сына Дагда, что попросили вместо награды дать их имена** этой земле — Эйре, Фодла и Банба. Воистину первым правил в Ирландии Эримон, как говорит о том филид:
*(…иначе Темра. — См. отрывок о Темре в преданиях о «старине мест» в настоящем издании.)
**(Кермад Мидбеойл — в существующих стихотворных преданиях о «старине мест» есть рассказ о том, как супруга бога Луга изменила ему с сыном Дагда Кермадом, за что Луг и поразил его насмерть. Дагда ищет по свету средство воскресить сына, и наконец ему это удается с помощью магических зелий. Мстя за своего отца, сын Кермада Мак Куйл (один из трех королей Племен Богини Дану — см. выше отрывок из «Книги Захватов Ирландии») убивает самого Луга. …их имена… — Речь идет о трех королях Племен Богини Дану, сыновьях Кермада — Мак Куйле, Мак Кехте и Мак Грене (см. отрывок из «Книги Захватов Ирландии» в наст. изд.). Однако вовсе не они, а три королевы, имена которых перечислены, получили право дать свои имена стране.)
Молвил Финтан, вера герою,
о приходе скотов из Скифии,
знали о том величайшие е тонкими пальцами,
первым в Ирландии был королем Эримон.
И вступил он в битву за Банба для своих братьев, и заставил Племена Богини Дану претерпеть великие потери и поражения у Друим Лиген и у Лох Фебайл, свирепо сражаясь за Ирландию для Эбера Финна и себя самого. И целый год вместе правили они Ирландией, пока не поднялась буря распри и кипение гнева и не помутились братские чувства в душах двух верховных королей, свидетельствуем мы* … между ними, что во всем том виноват был Эбер, ибо это он отверг брата из-за дурного слова и хитрости своей жены и, возгордившись, дал битву Эримону, и гордыня его и непослушание обернулись против него самого, ибо жестоким было сражение у Гейсиле**, и пал в нем Эбер от руки Эримона. Не должно было Эберу затевать это, ибо Эримон сражался за власть над Ирландией для себя и своего брата, и это он первым дал битву при Таиллте Племенам Богини Дану, где пали три короля Ирландии — Мак Куйл, Мак Кехт и Мак Грене, и это он сразился против Племен Богини Дану у Друим Лиген, да и не против них одних, но и прних дальше речь в истории, что должна быть написана. До сей поры про деяния потомков Миля.
*(…свидетельствуем мы… — Здесь пропуск в тексте. В переведенном нами отрывке из «Книги Захватов Ирландии» говорится, что по решению Амаргена страна была поделена между братьями. Согласно другой традиции, страна также была поделена, но Эримон взял себе не только северную ее часть, но и овладел правами верховного короля всего острова. При разделе ясно проявились классические для ирландской традиции отличительные признаки севера и юга страны: с Эримоном отправился сведущий в тайной мудрости и магии филид, а с Эбером — арфист, искусный в благозвучных мелодиях; на севере сосредоточились законы, воинская доблесть, богатства, а на юге — гостеприимство, «дела без власти», празднества, музыка и пр. С Эримоном на север отправились семь вождей, а с Эбером — всего шесть. Недовольный своим положением, Эбер и затеял распрю, приведшую его к смерти.)
**(Гейсиле — место в графстве Кингз; по другим источникам битва произошла у Аргетрос.)
Теперь рассказ о Племенах Богини Дану. Когда сокрушил Эримон их героев и воинов в битвах при Таиллте и Друим Лиген и отспорил ирландскую землю, Племена Богини Дану призвали благородного верховного короля, великого и могущественного Мананна-на, чтобы дал он им совет. И сказал Мананнан, что надо воинам разойтись по сидам и жить в холмах и приветливых долинах Ирландии. Назвали тогда Мананнан и воины своим королем Бодб Дерга*, и указал Мананнан всем благородным мужам их сиды: Бодб Дергу — Сид Буйдб на Лох Дергирт, гордому Мидиру — Сид Труйм с прекрасными склонами, любезному Сигмалу — прекрасный на вид Сид Неннта, Финнбару Меда — Сид Меда с черной вершиной, великому Тадгу, сыну Нуада — Сид Дромма Ден, Абартаху, сыну Илдатаха — Сид Буйде с чудесной вершиной, Фагартаху — воистину славный Сид Финнабрах, Иллбреку — Сид Аэда Эса Руад, Лиру, сыну Лугайда — Сид Финнахайд с зеленой травой, Дергу сладкоречивому — Сид Клейтиг.
*(Бодб Дерг считался правителем сидов южного королевства — Мунстера. Резиденцией его традиционно признавался Сид Фемен. Вообще традиции в отношении раздела сидов отличаются друг от друга. По одним версиям, решение о разделе страны между Сыновьями Миля и Племенами Богини Дану принял Амарген, а сами сиды распределял Дагда. По другим, совпадающим с изложенной здесь, сиды распределял бог Мананнан (божество потустороннего мира, счастливой Яблоневой Эмайн — Эмайн Аблах, владыка моря, часто изображавшийся скачущим по нему на колеснице); характер распределения сидов также варьировался в традиции и изложенный здесь далек от «канонического».)
И всякому из Племен Богини Дану, кому должно было иметь поселение и достойное жилище, тому назначил Мананнан особое место для каждого благородного воина и даровал им Фет Фиада, из-за чего и были они невидимы, Пир Гоибниу, дабы отвратить от королей смерть и старость, и свиней Мананнана*, чтобы могли убивать их и снова были живыми те свиньи. Рассказал им Мананнан об их сидах и убранстве жилищ на чудесной Эмайн Аблах и Тир Тайрнгире с прекрасными склонами. Потом взяли они с Мананнана слово, что, когда будут готовы их жилища, придет он на празднество каждого сида и на пир каждого правителя, дабы имел он по праву причитающееся ему и должное от каждой крепости.
*(…и свиней Мананнана… — Речь идет о трех чудесах, которыми владели обитатели сидов. Что такое Фет Фиада, в точности неизвестно, — может быть, какая-то магическая дымка, делающая сидов невидимыми. Что такое пир Гоибниу, тоже не вполне понятно. Сам этот бог, чудесный кузнец, считался также и врачевателем (известны призывающие его заговоры от болезней). Фигура кузнеца в ирландской традиции вообще часто представлялась в виде хозяина пиршественной залы, варианта потустороннего мира, как это видно, к примеру, из саги «Разрушение Дома Да Дерга» и др. Те, кто принимал участие в пире Гоибниу, были избавлены от старости и смерти, хотя, по многим данным, Племена Богини Дану и восходящие к ним сиды далеко не всегда считались бессмертными. Чудесные свиньи Мананнана, вновь являющиеся наутро целыми после пира, — вариант очень распространенной в ирландской традиции темы.)
Был в ту пору в Ирландии и еще один чародей, о котором мы не говорили, — Элкмаром* звался тот муж, а сын его Кайрбре Кромом. Властью своей был известен и сын Кайрбре Крома — Сигмал. У Элкмара рос Энгус Ок, сын Дагда, а жилищем его был Бруг у Бойн**… из благородных Племен Богини Дану был этот достойный муж. И решил Мананнан принять приглашения героев. Когда же решил дать пир в своем жилище Бодб Дерг, сын Дагда, послал он гонцов к Мананнану, дабы явился тот со своими людьми.
*(Элкмар — см. о нем сагу «Сватовство к Этайн» в настоящем издании.)
**(…Бруг у Бойн… — Далее пропуск в тексте.)
Не место здесь говорить, что там случилось да как, скажем лишь, что не было там никому ни в чем недостатка. Так объехал Мананнан каждый из сидов, а когда узнал об этом Элкмар, то посчитал недостойным и неподобным, чтобы забыли его благородные мужи, и послал к ним с приглашением своего приемного сына, Энгуса Ока, сына Дагда. Прибыл тогда Мананнан на берег зелено-водной Бойн. Свежим тростником был устлан перед ним прекрасный Сид ан Брога, когда подошел Мананнан к воинам перед кре постью. Вот какова была она внутри — дивный пол от двери до двери весь из меди с узорами светлой бронзы, а на том полу прекрасные серебряные ложа с заостренными, словно ключи, углами, со сладкозвучными птицами на этих остриях. Немалое увеселение для верховного короля, даже если не имел он*… но слушать … для радости юношей и услады девушек над руко дельем и звука искусно переставляемых фигур фидхелла. Но составил бы рассказ о том доме без малого целую книгу, если бы кто затеял его. Были на том пиру все из могущественных воинов Племен Богини Дану и благородных мужей Тир Тайрнгире, и не сыскалось бы среди них вождя или короля, кто не желал бы себе такого дома.
*(…не имел он… — Далее пропуски в тексте.)
Пошел тогда Элкмар к месту совета и собрания и позвал к себе своих людей да управителя по имени Диху, и сказал им:
— Отправляйтесь к лесам, водопадам и рекам Ирландии, чтобы добыть птицу, рыбу и оленину для верховного короля.
Ушли тогда сам Диху и его сын, славный юноша по имени Рок, сын Диху. А вожди между тем собрались на пир, и сам Мананнан сел с воинами, Бодб Дерг сел по его правую руку, а Элкмар у той руки, что в каждой схватке держала щит. Эхдонн Мор, сын Мананнана, сел со стороны королевских покоев, а по правую руку героя сел Абартах. На юг от него сел Сидмалл, а дальше уже все воины расселись так, как пристало и положено было каждому, а Энгус со своими людьми усаживал их и подавал лучшие напитки да кушанья, так что недолго спустя охватили всех хмель и веселье.
Три дня и три ночи провели так воины, а к исходу четвертого дня повелел Мананнан всем уйти, так что не осталось в доме ни одного из вкусивших жизнь сыновей женщины, никого вовсе, кроме самого Мананнана и Энгуса. Обратился тогда к нему Мананнан и сказал так:
— Воистину хорош этот дом, о Энгус, и не видел я прежде ничего подобного, кроме Круйтин на Куан и Эмайн Аблах. Славно стоит он на берегу Бойн у границ пяти королевств. Случись мне, о Энгус, быть на твоем месте, то сам заполучил бы я этот дом и заставил Элкмара покинуть его. Друг твой научит тебя заговору и чарам, чтобы исполнить это.
Так сказал он и спел песнь, которую мы не станем упоминать.
После той песни снова повел Мананнан разговор и сказал так: — Знаешь ли ты, о Энгус, что из всех вас, Племен Богини Дану, я верховный король над всеми королями, предок всех ваших воинов, советник всех ваших отрядов и вождь всех ваших героев? Так что хоть и приходится тебе Элкмар приемным отцом, я воистину отец твой в мужестве, доблести и магии. Я приемный сын Дагда*, твоего отца, и всякий его потомок, живущий и довольстве, обязан этим и мне.
*(…приемный сын Дагда… — Насколько можно понять, в архаическое время Мананнан стоял несколько особняком от божеств Племен Богини Дану и лишь в более позднее время был причислен к ним. Отношения его с Дагда почти не засвидетельствованы.)
— По душе мне твои слова, — сказал Энгус,- но почему припомннл ты эту дружбу?
— И это узнаешь ты, — отвечал Мананнан, — но прежде поклонись своим пурпурным щитом, своим мечом и досточтимыми богами, что на сей раз поступишь по моему совету.
И тогда, хоть и против воли, дал свое слово Энгус, ибо словно отец был ему Мананнан.
— Знаешь ли ты, о Энгус, — сказал тогда Мананнан, — что не по праву владеет Элкмар этим жилищем и крепостью и что не навечно останется ему Брут? Когда приготовят для нас покой для питья, иди же к Элкмару и вели ему удалиться отсюда, и будет это для тебя добрым знамением и знаком, а ему обернется убытком и горем. Принесет ему изгнание чудо, которое привело ангелов от Царя Небесного и Правителя Мира, которым отняли мы у Фир Болг власть над Фодла, а Сыновья Миля отняли ее у нас самих. И скажи ему, чтобы не возвращался он в дом, который покинет, покуда не станут снова одним огам и аху*, земля и небо, солнце и луна.
*(…огам и аху… — Речь идет об огамическом письме, которым пользовались ирландцы до принятия христианства; что такое «аху» установить не удается. «Чудо», которое обозначено в тексте словом amra, может быть также понято как «заговор, заклинание, чары» и пр.)
— Скажи, есть ли еще бог над нашими богами? — спросил тогда Энгус.
— Воистину да, — отвечал Мананнан, — и это единый Господь всевластный*, что способен проклясть наших богов, а они не в силах повергнуть его, — великий властелин, что сотворил небеса и твердь, и море со всеми его чудесами, и все четыре всесветных стихии. Знаешь ли ты, о Энгус, отчего в начале начал сотворены были люди?
*(…Господь всевластный… — Как будет видно далее, вся эта сага построена на сознательном стремлении означить переход от одного божественного устройства мира к другому и доказать явное превосходство христианства над язычеством.)
— Не знаю, — ответил Энгус.
— Вот какова причина тому, — сказал Мананнан, — десять чинов ангельских сотворил вокруг себя Господь, о котором я говорил, и преисполнился спеси и гордости господин десятого из них. и покинули они тучную равнину небес, и удалил их Господь от себя* … и сотворил людей … и превратил в демонов тех, кто в гордыне своей отринули его, и назначил им темницу и узилище в наказание, а всякого, кто послушен воле его, принимает он к себе на небо, а те, кто противятся ей, попадают в эту темницу. Вот как сотворены были люди, однако не о том сейчас речь, а о том. чтобы послушался ты моего совета.
*(…от себя… — Здесь в тексте опущено несколько слов, представляющих темное место.)
— Согласен я сделать по-твоему, — отвечал Энгус, — ибо в моих руках честь и довольство Бруга, и мне назначен он со всем своим добром и достоянием. Но вовеки не прославиться ни одному приемному сыну, если я сделаю так.
Довольно, — сказал Мананнан, — ибо король благороднее низшего короля, вождь благороднее наследника, власть лучше сопротивления, твердость лучше, чем жалость, и …* из его рук лучше, чем … матери и отца, кого бы из них ты ни просил.
*(…чем жалость, и… — Далее неясный текст.)
Придали Энгусу твердости эти речи, и сказал он: — На сей раз поступлю я по твоему совету, о верховный король!
Между тем спрашивал Элкмар у своих близких, должна ли ждать королевская трапеза тех, кого послал он за птицей, рыбой и олениной. И сказали ему все, что не должно королю ждать их возвращения, ибо вдоволь у них и так еды и питья. Тем временем вышел Мананнан наружу, а Элкмар приготовил все в Бруге к его приходу, и тогда вступил Мананнан со своими людьми в сид и расселись воины, как то подобало каждому, а с ними сел и Мананнан. Принялся каждый брать свою долю и отведывать кушанья, покуда скоро все не захмелели. Лишь один Энгус не веселился, ибо не мог есть, страшась предательства своего приемного отца. И все же встал он перед Элкмаром по велению Мананнана и произнс ужасное заклинание против своего приемного отца и призвал Элкмара покинуть Бруг без промедления и задержки. После таких слов Энгуса своему приемному отцу быстро, пугливо, в смятении поднялся Эдкмар, словно пугливый олень, страшащийся погони, будто стая птиц, взвивающаяся при виде ястреба.
Потом вышел Элкмар прочь из Бруга со всеми своими людьми, мужчинами и женщинами, и уж никто не сказал бы тогда, что нет власти у дьявола, ведь даже если бы все ирландцы разом помыслили удержать кого-то из них, ни за что не смогли б они этого сделать, такова была сила чар и заклинания. Когда же вышел Элкмар на сырой луг, что на склоне Бруга, поглядел он на свою жену и на всех, кто был с ним.
— Горестно мне за вас, возлюбленные мои спутники, — сказал он, — ибо нелегко расставаться вам с Бругом и Бойн, и немало тягот и сожалений выпадет на вашу долю. Коварный Мананнан научил моего приемного сына чарам и заклинанию, дабы изгнать меня колдовством и дьявольским искусством. Горе тому, кто после этого окажет милость своему приемному сыну. Слово мое порукой, что, коли бы пожелал Энгус владеть после меня Бругом, не пришлось бы ему настаивать на этом.
Потом пошел он от них, а Энгус между тем вышел на луг и стал просить Элкмара остаться и не двигаться в ПУТЬ, ибо охватили его стыд и раскаяние. Но не в силах он был одолеть силу чар и заклинания, что сам возвел на своего приемного отца, и после тех слов ушел от него Элкмар. Лишь только скрылся он со своими людьми, как увидел Энгус управителя Бруга с женой и сыном, и тогда рассказали они обо всем друг другу, и согласился управитель принять власть Энгуса. Сказал ему Энгус, чтобы остался он управителем Бруга, ибо не испытал он силы заклятья, и тогда весь Брут был отдан ему в подчинение.
Случилось так, что ждала в ту пору ребенка жена управителя. Когда увидел это Энгус, дал он тому поручительство на воспитание, и когда вошли они вместе в Бруг, поручился перед ним в дружбе и Мананнан. И спросили потом вожди у Мананнана, знает ли он, где найдет себе прибежище Элкмар.
Ничего я не знаю об этом, — сказал Мананнан, — и не знает про то ни один мудрец и провидец в целом свете, разве что сам Господь всемогущий.
Потом устроил Энгус празднество в Бруге для самого Мананнана и славнейших из Племен Богини Дану. И когда кончили пировать благородные … услышать, что он скажет … и сказал
— Жена твоя тяжела, и, кого бы ни родила она на свет, будет ему забота и воспитание, так же как и любому другому из Племен Богини Дану.
— Воистину так,- сказал тогда Мананнан и с ним вместе все остальные.
Тогда взял Энгус с каждого поручительство о воспитании. Потом отправился Мананнан в свою крепость, и не успел он прибыть туда, как родила его жена дитя, что было в ее утробе, — красивую и ладную девочку с вьющимися золотистыми волосами. Окрестили ее, как должно, и дали девочке имя Курког*. Потом отвели Курког к Энгусу на воспитание, а вместе с ней дочерей других благородных мужей одного с ней возраста. Между тем родила дочь и жена управителя, и дали ей имя Этне**. Взял ее Энгус на воспитание, как и всех остальных.
*(Курког — как дочь Мананнана Курког известна и по другим источникам. Имя девушки означает «улей».)
** (Этне — дальнейшее изложение подтверждает, что Этне и ее отец сами были из Племен Богини Дану. Этне, Этайн — вообще частое имя божественных и сверхъестествен, этих женщин в ирландской традиции. Издательница саги замечает, что оно могло бы. подсказано в данном случае (см. дальнейшее обращение Этне к Христу и ее смерть) именем одной из дочерей короля Лоэгайре, современника Св. Патрика, отказавшегося принять христианство. Дочери же его, одну из которых тоже звали Этне, приняли новую веру и, как гласит предание, вскоре умерли от желания скорее узреть царствие небесное.)
Сделан был для них прекрасный солнечный покой, и не было на всем свете девочек прелестнее и милее, чем те, что жили с Курког. Но одна из них была всех красивей, милей и пригожей — Этне, дочь Диху, так что никто не мог поглядеть на нее, не полюбив всей душой, и сам Энгус дорожил ею превыше прочих. По всей Ирландии славили девочек, а больше Курког и всех прочих восхваляли Этне.
Услышав молву о девочке, пришли к Бругу на Бойн лучшие мужи из Племен Богини Дану, и среди прочих Финнбар Меда из Сид Меда, что с голыми склонами. Воистину славно встретили его, а потом распрягли их коней и колесницы, и вошли гости в Бруг вместе с Энгусом. Там принялись они пить и веселиться, и тогда сказал Финнбар, что пришел он посмотреть на девушек.
— Выбирай, — сказал на это Энгус,- желаешь ли ты, чтобы привели их сюда или сам отправишься в солнечный покой?
Захотел Финнбар, чтобы предстали перед ним девушки.
Послал тогда Энгус за Курког и всеми остальными, и вскоре пришли они к Финнбару и Энгусу. Посмотрел Финнбар на Курког и девушек, а дольше других на Этне, и спросил:
— Кто та из них, что сидит на пятках? Хоть и спрашиваю я об этом, знаю, что она дочь управителя, и хотел бы назвать ее Сидящая на Пятках.
А потом сказал он:
Королевская дочь управителя,
лебедь стройный, прекрасный и статный,
достойного мужа потомство,
села на пятки свои.
От таких слов побелело, посерело и покраснело прекрасное лицо девушки, и ушла она в грусти, тоске и слезах в солнечный покой, где должна была жить.
Когда увидел все это Энгус, то охватил его гнев, и вскричал он, что подобает убить Финнбара с его людьми, но потом вспомнил Энгус о дружбе, и тогда смягчилось его сердце и утихла ярость.
После того, что случилось, в гневе направился Финнбар прочь из Бруга, но сказали его люди, что не должно затевать распрю с братом, и тогда вернулся Финнбар в Бруг, предстал перед Энгусом и преклонил до земли свои светлые и ловкие колени.
— Отчего так делаешь ты, о Финнбар, — спросил Энгус, — когда ты старше и благородней меня, а я самый юный из потомков Дагда?
— Каждому должно корить себя за свою вину, — отвечал Финнбар.
— Доволен я твоими словами, — сказал Энгус.
Тогда соединили они свои прекрасные уста и обменялись поцелуем дружбы. Потом приготовили все в Бруге для Энгуса и Финнбара и привели в покой Курког и ее девушек, а Энгус и Финнбар сели с вождями и посадили Курког между собой, дабы почтить ее, а Этне, дочь Диху, свою любимицу, посадил Энгус подле себя самого.
Не было недостатка во дворце в еде, напитках и прочих добрых припасах, так что вскоре не осталось никого, кто бы не захмелел и не развеселился, кроме разве самой Этне. Не соглашалась она отведать кушанья, сколько ни просили ее о том Курког, Финнбар, Энгус и все, кто там были.
Три дня и три ночи пировал Финнбар в крепости, а к исходу третьего дня распрощались они, и отправился Финнбар к прекрасному Кнок Меда.
Между тем семь дней и семь ночей не притрагивалась Этне к еде и питью, и не сумел бы ее уговорить отведать их ни один ирландец. Не нашлось бы в целом свете такого напитка и кушанья, которого бы не ставили перед ней, но все было напрасно. И тогда спросил ее Энгус, не желает ли она отведать молока бурой коровы из прекрасной золотой чаши. Дивным невиданным сокровищем была эта корова Энгуса, и не было в Ирландии и на всей земле подобного ему, не считая еще только одной коровы.
— Кто подоит ее для меня, о Энгус? — спросила девушка.
— Тот, кого сама ты выберешь в этом доме, пусть даже Курког, — ответил Энгус,- а если хочешь, сама подои ее.
— Я сама подою ее, — сказала девушка.
— Да будет так, — ответил Энгус.
Потом привели к девушке корову с шелковыми путами и прекрасной золотой чашей. Омыла Этне свои нежные руки с белыми пальцами и розовыми ногтями и немедля подоила корову. Выпили Этне; и Энгус молока бурой коровы, и с той поры всякий раз, как подходило время еды, приводили ее к девушке, и было ей это молоко едой и питьем. Даже если бы приносили ей все кушанья, что нашлись бы на свете, не была бы девушка здоровее, чем питаясь одним молоком бурой коровы. Как-то раз, когда доила она бурую корову, спросила девушка Энгуса:
— Где взял ты эту бурую корову? Уж не Элкмар ли оставил ее тебе?
— Расскажу я тебе об этом, — ответил Энгус. — Однажды отправился я с Мананнаном на восток через море, и оказались мы у Золотых Столбов на восточном краю света, а оттуда попали в Индию, где и получили невиданное сокровище, равного которому дотоле не бывало: двух коров с острыми рогами и неистощимых на молоко, одну пятнистую, а другую бурую. Привели мы их в Ирландию и тут поделили, и оставил мне Мананнан половину — чашу, корову и путы. Привел я с собой ту, что ты видишь, бурую корову Энгуса, у которой молоко не переводится в любое время года и вкусом походит на мед, хмелем на вино, а силой на добрую пищу. Вот как получил я бурую корову.
Потом расспросил Энгус каждого друида, провидца, колдуна и чародея Ирландии, отчего не желает Этне другой еды, кроме молока бурой коровы, и ни от кого ничего не узнал. Между тем дошла молва о том до Круйтин на Куан, Эмайн Аблах и благородных мужей Тир Тайрнгире, и удивились они тому, что узнали об Этне из Ирландии. Послал тогда Мананнан гонцов за Курког, ее девушками и Этне, дабы узнать, отчего не желает она никакой пищи, и пришли те гонцы в Бруг на Бойн. Послал Энгус с девушками своих слуг и верных людей в Эмайн Аблах, и добрались они все до луга у Круйтин на Куан. Вышли к ним туда все тамошние юноши, сам Мананнан с благородными вождями и его жена* со своими женщинами.
*(…его жена… — Супругой Мананнана считалась сида Фанд (см. о любви к ней Кухулина сагу «Болезнь Кухулина» в кн.: Ирландские саги. М., 1929 и переиздания).)
Потом радушно приветствовали они девушек и приготовили для них дом жены Мананнана, а сам Мананнан отозвал в сторону Курког с Этне и спросил дувушку:
— Верно ли, что не ешь ты никакой пищи?
— Воистину это правда, — ответила Этне.
— Отчего ж это так? — спросил Мананнан.
— Сама не знаю, — ответила девушка, — но только после того, как осрамил меня Финнбар, не могу я есть ничего, кроме молока бурой коровы Энгуса, когда сама я дою ее в золотую чашу.
— Сегодня вечером я сам приготовлю тебе еду, — сказал Мананнан.
И таков был муж, что сказал эти слова, что не могла укрыться от него ни одна болезнь или немощь, и на каждую из них знал он лучшее лекарство. Как бы ни сторонился человек еды и питья, всякому мог он внушить голод и жажду.
Пошел Мананнан к главному управителю и велел ему сдобрить острыми приправами еду для Этне, и сам испытал на ней свои чары. Потом направились Мананнан и женщины в покой для трапез, и там подали им лучшие кушанья и приправы, но не было Этне от них никакого прока. Удивились все, что не смог Мананнан заставить девушку отведать напитки да кушанья, удивился и сам Мананнан, что остались бессильны его […] и могущество. Не было ему большего позора, чем гость, не притронувшийся к еде в его доме, и тогда спросил он, согласна ли девушка отведать молока пятнистой коровы, что подоит она сама или кто-то другой в золотую чашу*, ибо из одних краев привели обеих коров — бурую и пятнистую вместе с путами и золотыми чашами.
*(…в золотую чашу… — Многие ученые (Нитце, Лумис, Ван Хамель) сравнивали фигуру Мананнана с Королем Рыболовом цикла о Св. Граале и считали чудесные золотые чаши прообразом (или одним из прообразов) самого Грааля.)
Привели к девушке корову вместе с чашей и путами, подоила ее Этне, и было ей это молоко питьем и кушаньем все время, пока оставалась она в спелости.
— Знает ли кто из вас, отчего эта девушка ничего не ест? спросил Мананнан у своих людей.
— Воистину нет, — отвечали ему те.
— Видно, не из наших она людей и не из людей Энгуса, — сказал тогда Мананнан, — ибо, когда осрамил ее Финнбар, отлетел демон от сердца Этне и явился на его место ангел. Оттого-то и не принимает нашу еду ее тело и тщетны мудрость друидов и дьявольские заклинания. Оттого пьет она лишь молоко этой коровы, что привели ее из страны веры — Индии. Не переведутся впредь у ирландцев рассказы о пище и воспитании девушки, о пище Домов ДВУХ Чаш, и станет ее досточтимым богом триединая Троица.
Две недели и месяц провели Курког, Этне и девушки в Эмайн Аблах, и все это время ничем не питалась Этне, кроме молока пятнистой коровы. Потом отправились они домой, ибо хоть и царили в Эмайн Аблах веселье и радость, довольство и наслаждение, милее было Курког в Бруге на берегу Бойн. Думал Мананнан удержать ее и спел такую песнь:
О Курког, прекрасная обличьем,
не противься остаться у нас,
будешь ты слушать весь вечер
песни Тир Тайрнгире.
Когда возлежу я на ложе,
всеми богатствами я наслаждаюсь,
…………………………..
…………………………..
Солнце ласкает Круйтин Куан,
и птицы здесь не несут беды,
…………………………..
…………………………..
После того собрались девушки в путь и распрощались с Мананнаном, его женой и людьми. Пришли они к Бругу на Бойн, где встретил их Энгус и приветствовал девушек. Стал он расспрашивать их и пожелал узнать у Курког, согласилась ли Этне отведать напитки и кушанья и дознался ли Мананнан, отчего не желает она к ним притронуться.
— Ничего не пила и не ела она все это время, — ответила Курког, — кроме молока пятнистой коровы, и вся великая власть Мананнана не могла заставить ее отведать иного питья или кушанья. Лишь только смог он узнать, отчего не желает она никакой пищи.
Говорил ли тебе он об этом? — спросил тогда Энгус. — Воистину да, — ответила девушка, — и сказал он, что единый Господь всемогущий воспрещает ей есть пищу Племен Богини Дану. И еще говорил он, что, когда опозорил Этне Финнбар, отлетел от девушки злой дух и явился на место его ангельский образ. В том и причина, что не желает она еды и питья, ибо не принадлежит теперь никому иному, как только верному народу единого всемогущего правителя.
Так жила девушка со времен Эремона, сына Миля, до правления Лоэгайре, сына Ниалла Нойгиаллаха, когда прибыл в Ирландию Тайлгинн. В ломе своего приемного отца Энгуса, что в Бруге на Бойн, да в Эмайн Аблах у Мананнана проводила она время. Ни к какому питью и еде не притрагивалась она у Мананнана, кроме молока пятнистой коровы, а в Бруге пила лишь молоко бурой коровы Энгуса и всякий раз, как уже говорилось, сама доила их в золотую чашу.
И прославилась эта ее пища по всей Ирландии среди Племен Богини Дану и Сыновей Миля — «Пища Домов Двух Чаш и Воспитание Домов Двух Чаш» стали с тех пор говорить все и будут говорить во веки веков.
Когда же пришел Тайлгинн и прогнал из Ирландии друидов и демонов, а ирландцы прияли ярмо истинной веры и благочестия, как-то раз летним днем была Курког со своими девушками на лугу перед Бругом на Бойн. Мучили девушек зной да жара, и пошли они искупаться в Бойн. Когда же наплавались они вдоволь, пошла каждая девушка из воды к своей одежде. Не заметила этого Этне, и случилось тогда, что рассеялись чары Фет Фиада, от которых были раньше девушки и сама Этне невидимыми. Тут перестала девушка видеть своих подруг, а сама стала видимой всякому.
Вышла она из воды, оделась и принялась искать девушек на берегу Бойн, но нигде не могла их найти. Недалеко отошла она, как вдруг увидела тенистый развесистый сад с простой кладбищенской оградой вокруг. Приблизилась Этне к ограде и заметила у входа в храм седого приветливого священника, который истово молился Создателю перед лежащей книгой. Приветствовала Этне священника, а тот спросил:
— Отчего ты совсем одна, о девушка?
Рассказала ему девушка все о себе и спросила:
— Кто ты, о священник, и из какого народа?
— Я из людей божьих, — ответил священник,- а Патрик, сын Кальпурния, мой второй отец. А из наших ли ты людей?
— До сей поры была я из Племен Богини Дану, — ответила Этне, — а отныне будем мы с тобой из одного народа.
— В добрый час ты пришла, — молвил священник, — и не пристало мне отвергать того, кто желает быть из людей божьих.
— Что же ты делаешь тут? — спросила девушка.
— Молюсь Господу и читаю вслух книгу, — ответил священник, — и коли ты из людей истинного Бога, то странно, что не знаешь этого.
— Как же мне было узнать, — отвечала девушка, — когда не случалось мне видеть такого. Хотела бы я, чтобы с этой поры ты наставлял меня и учил каждый день.
И еще сказала она:
— Дай мне то, о чем поешь ты,
о сулящий счастье муж,
сладости, равной твоей,
не знала я в Тир Тайрнгире.
— Если сладко тебе то, что слышишь,
о прекрасная золотоволосая девушка,
узнаешь воистину ныне
то, что хранит эта книга.
— Возьми ж крепко этот псалтырь,
о счастливый слуга Тайлгинна,
все то, что есть в нем, искусно
в душу мою ты вложи.
После той песни склонила девушка голову над книгой и принялась читать ее так, словно вникала в нее с той самой поры, как появилась на свет. Удивился священник речам девушки и тому, как читала она книгу, ибо даже имей она перед собой все книги, что принес в Ирландию Патрик, без труда прочла бы она и их. Преисполнился к ней священник почтения и любви, и так провели они время, пока не подошло священнику время трапезы. Потом поднялся он, взял свою снасть и отправился с нею к реке. Недолго ждала его Этне, как уже воротился он и принес с собой доброго лосося.
— Что это у тебя? — спросила девушка.
— Доля моя дневная от Господа, — ответил священник, — и ныне потребна она мне больше, чем прежде.
— Отчего ж так? — спросила девушка.
— Оттого, что нет у меня больше того, что надобно одному человеку.
— Знаю я, как нужно сделать, — сказала Этне, — возьми снасть и испроси у Господа для меня то же, что получил ты сам.
— Так я и сделаю, о девушка, — ответил священник.
Потом пошел он к реке и забросил крючок. Недолго пришлось ему ждать, как поймался на него лосось, да такой, какого он и не видывал прежде. Нелегко было ему нести его, когда отправился он назад к девушке. Положил он лосося на землю, поклонился и сказал девушке:
— Из людей господних воистину ты, о девушка, и да пребудет моя душа под защитой твоей.
Потом уселся он и принялся жарить рыбу, покуда она не сготовилась. Утолили они голод половиной половины рыбы, и от каждого куска ее исходил медовый дух. Потом постелил священник себе и девушке, и стали они в один голос читать молитвы всякий раз, когда приходило время. Вот рассказ о том, что случилось с девушкой.
Между тем оставили Этне подруги и никак не могли разыскать ве. Опечаленные, пришли они к Энгусу и обо всем рассказали. Немедля позвал он Курког и, когда взнуздали ему коня, немедля пустился на поиски Этне. Быстро скакали они, и не было такой крепости во всей Ирландии, где бы не побывали они, но нигде не могли найти девушку. Вернулись они тогда к берегу Бойн и стали искать ее там. Вдруг увидели они часовню и хижину подле нее и подошли к другому берегу реки. Выглянула Этне из хижины и, увидев всадников, узнала Энгуса с Курког и ее девушками. Заметил священник, куда она смотрит, и поглядел в ту же сторону, но только ничего не увидел, ибо лежало на них заклятье Фет Фиада. И тогда спросил
— Что ты там видишь, о девушка?
— Вижу я Энгуса, своего приемного отца, который ищет меня, — ответила Этне, — и молочную сестру свою Курког, и людей из Бруга, и женщин оттуда. Но напрасно ищут они меня.
— Да будет так, если случится на то воля божья, — сказал священник.
Тут пропела Этне:
Дороги мне те, что скачут
по голубым берегам Бойн,
горд королевский их облик,
не случалось бежать им от битвы и схватки.
Славный король во главе их,
Дагда он сын — Энгус Ок,
всадник он, мореводитель,
разящий ударами воин.
Славная свита из дивного Бруга
печально и горестно ищет меня,
зваться Энгус будет нынешней ночью
«скорбный, что не нашел то, что ищет».
Женщины в Бруге прекрасном, ольховом,
и молочная сестра моя, Курког,
плач обо мне их не смолкнет,
тяжко с ней будет любой.
С того самого дня, как познала позор
от брата отца моего, от Финнбара,
не желаю я быть с Мананнаном,
с благородным Илбреком, с Сигмаллом.
Благославляю теперь я Финнбара,
через которого Господа я возлюбила,
через голос прекрасноволосого мужа,
хоть тогда и считала я это позором.
Не буду я с Абартахом,
с Мидиром, с Бодб
…………………………….
…………………………….
Ныне ни с кем я не буду
из Племен Богини Дану,
теперь посвящу Иисусу
тело мое и душу.
Во благо приход Тайлгинна
в Ирландию тисовых рощ,
теперь не могу без него я,
хоть и мало таких, кто его почитает.
После той песни вознес священник молитву Господу, дабы явился Святой Патрик помочь и поддержать его и не забрали бы девушку против ее воли. Даровал ему это Господь, и случилось так, что в одно время подошел Патрик со своими спутниками к двери часовни, а Энгус к берегу реки. Тогда спросил Патрик священника о девушке и заговорил о ней с Энгусом*, и сказал тот:
*(…заговорил о ней с Энгусом… — Могущество Патрика, не раз доказанное в спорах с друидами, подтверждается здесь тем, что заклятие Фет Фиада не действует на него и он видит Энгуса.)
— Позволишь ли ты моему приемному дитя пойти ко мне, о святой отец?
— Не твое она приемное дитя, а Господина мира, — сказал Патрик, — хоть и довелось тебе воспитать ее.
— Мог бы я и силой отнять у тебя девушку, — ответил Энгус, если бы пошло это мне на пользу.
— Сила и власть господня помогут мне против тебя, — сказал на это Патрик, — и если бы послушался ты моего совета, не пришлось бы мне идти против тебя.
— Каков же он? — спросил Энгус.
— Почитай истинного великого Бога и отринь пустых богов, крестись во имя Троицы, смени имя и избавься от наказания, — сказал ему Патрик.
— Не для того пришли мы сюда из своего дома, — ответил Энгус. Потом направил он своего коня прочь от реки и уехал скорбный и печальный, против воли оставив свою приемную дочь. И сказал он так:
В скорби мы прочь повернем
от белокожей прекрасной Этне,
светлого нежного лебедя,
что всегда я привык защищать.
…хоть и приемная ты ей сестра,
о Курког, мне не в радость забота,
любовь моя к храброй и благородной
пусть покидает меня.
Три громких стона испустим,
Бруга оплачем приемную дочь,
без милой моей и прекрасной
я, словно муж, получивший рану.
Не пойду я за Этне
отныне до судного дня,
победоносный дал […]
имя мое уж не гордый Энгус.
………………………………..
силой ее увели, расстанемся ж,
о воины Тир Тайрнгире,
должно сделать нам это, хоть мы и скорбим.
Горестен мне Тайлгинна приход
в наши края, что скрывать,
прочь уходить от того, кого любишь,
хоть и трудно, придется исполнить.
После этого испустили Энгус и его люди горестный стон, оплакивая Этне. Услыхала Этне стон людей Энгуса, горюющих о ней, и дрогнуло ее сердце, а тяжкая боль прошла от одной груди до другой. И тогда попросила она у Патрика позволения креститься и принять отпущение грехов. Согласился на это Патрик и нарек девушку ее собственным именем. И все же горевала девушка до исхода двух недель, слабея от немощи и моля Бога и Патрика. Грусть охватила Патрика и его спутников, а когда почуяла Этне близкую смерть, поручила она свою душу Богу и Патрику и сказала так:
Призови же меня, о небесная рать,
доверяю тебе свою душу,
теперь не оставлю я небо
ради Бруга Энгуса, отца моего.
Прекрасны края, где живет он,
дивного Господа добрый народ,
не сыскать мне подобного счастья,
неколебимое это блаженство.
Хоть женщин рыданья и стоны,
в Бруге сейчас раздаются,
милее мне слезы святые,
что хранят мою душу от Ада.
За то восхваляю Христа,
что ушла от Племен Богини Дану,
все ж не из них я, хотя и была я из них,
верю в великую власть Иисуса.
Воспитание Домов Двух Чаш —
вот рассказ, как его мне не знать,
станут о том вопрошать все
люди зеленой Фодла.
Благородный Патрик, Кальпурния сын,
избавь мою душу от муки,
прости мне грехи и дурные дела,
ответь же, коль слышишь.
После этой песни принял Патрик к своей груди голову девушки, и отлетела ее душа к небу. Потом похоронили ее как положено, и оттого название Келл Этне* у Бруга на Бойн. А священника, к которому пришла Этне, звали Кесан, и был он сыном правителя Альбы. Был он дьяконом Патрика, и после смерти девушки невзлюбил он это место и, придя к Фид Гайбле, заложил там часовню, что зовется его именем — Клуайн Кесан в Рос Мик Треойн, что в Фид Гайбле, где прежде был охотничий лагерь фениев. Вот повесть о Воспитании Домов Двух Чаш.
*(Келл Этне — храм Этне.)
И повелел Патрик, чтобы не смели спать и говорить, когда рассказывают ее, и чтобы всякий раз вели о ней речь лишь перед немногими добрыми людьми, дабы могли они лучше слушать. И еще придал рассказу Патрик много чудесных свойств, как о том говорится в надгробной песне:
Выройте могилу для благородной Этне
в церковном дворе, над зеленой Войн,
потеряв девушку солнечной мудрости,
уж не будут веселыми люди Энгуса.
Я и Энгус, искусный в сражении,
разные помыслы в душах у нас,
но не сыскать нам теперь в целом свете
столь нежно любимой, как Этне.
Так одарю я теперь —
рассказ об Этне с прекрасной Майг,
удача в потомстве, молочной сестре или брате,
для тех, кто будет с женщиной доброй.
Расскажете повесть об Этне
перед тем как ступить на корабль или в лодку —
воротитесь с удачей и счастьем,
избежав грозных волн и валов.
Расскажете повесть об Этне
перед тем как идти на охоту или в.суд —
во всем преуспеете вы,
и все перед вами отступит.
Расскажете повесть об Этне
перед тем как возлечь с благородной женой —
доброе дело задумано будет,
будет удача с женой и потомством.
Расскажете повесть об Этне прекрасной
перед тем как ступить в новый покой для пиров
не будет раздора и ясным останется ум,
не будет сверканья жестоких разящих клинков.
Расскажете правителю со свитой великой
повесть об Этне под музыки звуки —
не пожалеет о том он,
коль выслушает, не прерывая.
Если расскажете вы эту повесть
пленным ирландцам —
то будто бы лопнут
их тяжкие узы и путы.
Благословенье душе,
что в теле Этне прекрасном жила,
всякий, кто знает надгробную песнь,
цели добьется своей.
Возлюбленны золотистые гладкие волосы,
возлюбленно румяное прекрасное лицо,
возлюблен стан ее, мягкий и стройный,
возлюбленны сладкоречивые губы.
Возлюбленно благородное тело,
возлюбленна прелесть лица,
возлюбленны губы прекрасные, скромные,
возлюбленны стройные бедра.
Пусть же запишут в школах,
о чудесах ее дивных узнают,
пусть ее тело в сем мире пребудет,
пусть за церковной оградой ее похоронят.
