Перевод: С. Шкунаев
Некогда правил Ирландией великий и благородный король Эохайд Фейдлех. Как-то однажды отправился он на луг у Бри Лейт и увидел там у источника женщину с серебряным гребнем, украшенным золотом, что умывалась водой из серебряного сосуда, на котором были четыре птицы из чистого золота и по краю маленькие красные самоцветы.
Красный волнистый плащ с серебряной бахромой был на той женщине и чудесное платье, а в плаще золотая заколка. Белая рубаха с длинным капюшоном была на ней, гладкая и прочная, узорами красного золота. На груди и плечах с каждой стороны скрепляли рубаху золотые и серебряные пряжки с диковинными ликами зверей. Солнце освещало женщину, и всякий мог видеть блеск золота на зеленом шелке. Две косы цвета золота лежали на ее голове, и в каждой было по четыре пряди с бусинами на концах Цвета ириса в летнюю пору или красного золота были ее волосы.
Так стояла она, распустив волосы для мытья и продев руки в вырезы платья. Белее снега, выпавшего в одну ночь, мягкими и гладкими были ее руки, а щеки женщины краснели ярче наперстянки. Чернее спинки жука были ее брови, белыми, словно жемчужный поток, были ее гладкие зубы, голубыми, словно колокольчики, были ее глаза. Краснее красного были ее губы. Высоки были ровные, нежные, белые плечи той женщины. Длинны были ее руки и белоснежные пальцы. Были бока ее как пена волны, длинные стройные, нежные и мягкие, будто шерсть. Теплыми и нежными были ее белые бедра. Маленькими и белоснежными были ее прямые голени. Гладкими были прекрасные пятки. Случись смерить ее ступни ни одна не была бы длиннее другой, если б не раздалась на них кожа. Блеском ясной луны светилось лицо женщины. Гордым изгиб был у тонких ее бровей, свет невесты излучали ее королевские очи. Ямочки были на ее щеках с пятнышками цвета оленьей крови и снежной белизны. Мягким и женственным был ее голос, величавой и твердой ее королевская поступь. Воистину была она желанней, милей и прекрасней всех прочих женщин, сколько ни искать по всему свету. Сразу подумалось им, что вышла она из сидов. Отсюда повелось говорить: «Каждая хороша, пока не сравнишь с Этайн, каждая мила, пока не сравнишь с Этайн».
В тот же миг охватило короля желание, и послал он к женщине одного из своих людей. Потом принялся он расспрашивать ее и, назвав себя, молвил:
— Случится ли мне на час обладать тобой?
— Для того и пришла я сюда, отдавшись под твою защиту,- ответила женщина.
— Кто же ты и откуда пришла? — спросил король.
— Нетрудно сказать,- отвечала она,- я Этайн, дочь Этара, правителя всадников сидов. Вот уже двадцать лет, как родилась я в сиде, и многие из тамошних королей да благородных мужей сватались ко мне. Никому из них не давала я согласия, ибо с тех пор, как могла говорить, знала я молву про твое благородство и полюбила тебя детской любовью. Лишь увидела я тебя, как тотчас узнала. К тебе я пришла сюда.
— Да не случится тебе искать больного друга в дальних краях,- сказал на это король,- будешь ты принята мной и для тебя оставлю я любых женщин. Лишь с тобой пожелал бы я жить, доколе сохранишь ты честь.
— Дай же мне мой выкуп невесты,- сказала женщина,- а потом исполни мое желание.
— Да будет так,- ответил Эохайд и передал ей семь кумалов. Умер король Эохайд Фейдлех. И тогда Кормак, правитель уладов, человек трех даров, оставил дочь Эохайда, ибо была она бесплодна и родила лишь одну дочь после того, как приготовила варево, как научилась у своей матери из сидов. Говорила она матери:
— Недоброе дело совершила ты, ибо понесу я девочку.
— И вправду нехорошо это,- ответила ей мать,- воля короля будет преследовать ее.
Вскоре Кормак вновь женился на Этайн и пожелал смерти дочери той, которую прежде оставил. Запретил он матери вскармливать дочь. Потом двое слуг короля понесли ее к яме, и пока несли они ее туда, улыбалась им девочка славной улыбкой. Охватила слуг жалость, и отнесли они девочку в загон для скота пастухов Этерскела, правнука Иара, правителя Тары. Воспитали пастухи девочку, покуда не сделалась она искусной во всяком шитье. Не было в Ирландии королевской дочери милее ее.
И построили пастухи девушке домик из прутьев, и не было в том домике дверей, а только окно и отверстие в крыше. Узнали про этот домик люди короля Этерскела и решили, что пастухи хранят там еду. Раз приблизился один из них к дому, заглянул внутрь и увидел прекрасную собой девушку. Рассказали о том королю, и повелел он сломать дом и привести к нему девушку, не спрашивая пастухов. Бездетен был король, и предрекли ему, что лишь женщина неведомого рода принесет ему сына.
— Вот женщина, назначенная мне в жены,- сказал он. Между тем на другое утро увидела девушка птицу в отверстии крыши. Залетела птица внутрь, сбросила на пол птичье оперение, подошла к девушке и овладела ею. И сказала потом птица:
— Придут сюда люди короля разрушить дом и силой увести тебя. Ты понесешь от меня и родишь на свет сына, что вовеки не должен будет убивать птиц. Наречешь ты его Конайре, сын Месс Буахалла Так звали ту девушку.
Вскоре привели ее к королю вместе с пастухами, и стала она его женой, получив семь кумалов. Семь кумалов дали и пастухам сделав их людьми благородного звания по праву, отчего и произошли два Федлимида Рехтайде.
Родила девушка королю сына и назвали его Конайре, сын Месс Буахалла. Три желания поведала она королю, ибо желала, чтобы рос ее сын в трех семьях: у пастухов, что воспитали девушку, у Медоречивого Мане и у нее самой. И говорила она, что пусть любой из ирландцев, желающих сделать добро ее сыну, принесет этим семьям дары для его защиты.
Так и рос мальчик, о рождении которого в тот же час узнали все жители Ирландии, и вместе с ним росли Фер Ле, Фер Гар и Фер Рогейн, три правнука героя Донн Деса, воина из отрядов ее сын.
Три чудесных дара было у Конайре — дар видеть, дар слышать и дар суждения, и каждому из них он научил одного из своих молочных братьев. Какое бы кушанье ни приготовили Конайре, все четверо ели его вместе, и даже случись быть всем трем долям, каждый из них шел к своей доле. Не различить было их по одежде, оружию или масти коней.
Между тем умер король Этерскел. Собрались тогда ирландцы на праздник быка. По обычаю, на нем убивали быка, и один из мужей наедался досыта его мясом и пил отвар, а потом над его ложем произносили слово правды. Тот, кого случалось ему увидеть во сне, должен был стать королем. Помертвели бы губы его, лишь осмелься сказать он неправду.
В ту пору Конайре и его молочные братья предавались играм на колесницах у реки Лиффи. Приблизился к своим братьям Конайре и объявил, что отправится на праздник быка. И привиделось тогда спящему, что движется по дороге в Тару обнаженный муж, вложив в пращу камень.
— Утром вернусь я за вами,- сказал братьям Конайре. Потом оставил он братьев играть, повернул колесницу и пустился в дорогу. У Ат Клиат заметил он вдруг огромных птиц с белыми пятнами, невиданной красоты и цвета. Бросился за ними Конайре и скакал, покуда не истомились его кони. И все. это время не подпускали его птицы на бросок камня, но и не улетали дальше. Сошел тогда Конайре на землю и достал из колесницы свою пращу. Двинулся он вперед и подошел к морю, где опустились птицы на воду. Уже занес он руку, но тут сбросили птицы оперение и предстали перед ним воинами с мечами и копьями. Вступился тогда за Конанайре один из воинов и сказал:
— Я Немглан, король птиц твоего отца. Запрещено тебе убивать птиц, ибо нет перед тобой никого, кто не был бы близок тебе и отцу или матери.
— Доныне не знал я об этом, — ответил Конайре.
— Отправляйся в Тару,- сказал Немглан,- ибо для твоего это блага. Там сейчас праздник быка, и после него станешь ты королем. Будет им тот, кто под утро обнаженным придет по одной из дорог в Тару с камнем в праще.
Пустился Конайре в путь, и на каждой из четырех дорог, ведущих в Тару, ждали его по три короля с одеждой, ибо знали, что явится он обнаженным. Наконец заметили они Конайре на дороге, где оставил тот своих молочных братьев, и, возведя на колесницу, облачили его в королевское платье. Сам же король передал им залог.
Между тем говорил народ в Таре:
— Похоже недобрым был наш праздник и лживым слово истины, коли явился сюда безбородый юнец.
— Неправда,- отвечал им Конайре,- не бесчестит вас молодой благородный король. По праву отца моего и деда связан я с Тарой залогом.
Тогда приветствовали его люди и возложили на Конайре правление Ирландией. И сказал король:
— Спрошу я совета у мудрых, дабы сам я мог сделаться им. Все говорил он, как научил его воин на морской волне, что предрек Конайре:
— Будут запреты лежать на правлении твоем, но благородна власть птиц. Вот каковы те запреты.
Нельзя обходить тебе Брегу слева направо, а Тару справа налево.
Нельзя убивать тебе диких зверей Керны.
Каждую девятую ночь не можешь ты покидать пределы Тары.
Нельзя тебе проводить ночь в таком доме, откуда наружу виднелся б огонь или свет был заметен оттуда.
Три Красных не должны пред тобой идти к дому Красного.
Не должен случиться грабеж при правлении твоем.
Да не войдут в твое жилище после захода солнца одинокий мужчина или женщина.
Не должно тебе решать спор двух рабов.
Всего было вдоволь в стране при Конайре. Семь кораблей приплывали к Инбер Колбта каждый день, по колено желудей было осенью, в реках Буас и Бойн вволю рыбы в июне, и не случалось ни одному ирландцу тогда погубить другого. Для каждого голос другого был ласков, словно мелодия арфы. От середины весны до половины осени не шевелил ветер хвосты скотине, и не бывало в то время бурь и иного ненастья.
Между тем, не по душе было молочным братьям Конайре, что лишили их даров отца и деда — грабежа, разбоя, убийства и разрушения. И каждый год три кражи совершали они у одного человека, забирая теленка, свинью и корову, ибо желали узнать, что за наказание придумает им король и что за напасть принесет воровство в его царствие.
И каждый год приходил тот крестьянин жаловаться королю, и говорил ему Конайре:
— Отправляйся к трем правнукам Донн Деса, ибо это они похитили твою скотину.
Но всякий раз грозились братья убить крестьянина, и уж не возвращался он к королю искать защиты, ибо страшился позора. И так охватила их злоба и гордость, и принялись братья грабить, собрав сыновей знатных ирландцев. Трижды пятьдесят мужей наставляли они тому ремеслу в Коннахте, когда заметил их свинопас Мане Милскотаха. Не случалось ему видеть такого дотоле, и обратился он в бегство. Услыхали его воины и погнались за ним. Тогда закричал свинопас, и сбежались к нему люди двух Мане что захватили трижды пятьдесят мужей и привели в Тару. Предстали они перед судом короля, и так сказал он:
— Да убьет каждый своего сына, но пусть пощадят моих воспитанников.
— Добро же,- сказали тут все,- да свершится по-твоему!
— Воистину нет,- молвил король,- не продления их жизни желаю я. Да не будут они убиты, но пусть вместе с достойными мужами отправятся грабить Британию.
Так и было сделано. Вышли они в море и повстречали сына короля Британии, Ингкела Одноглазого, из Конмаикне. Три мужа их наставниками были с ним, когда встретились они в море. Заключили воины союз и отправились вместе с Ингкелом разбойничать.
Вот разбой, что учинил Ингкел по своей воле — мать и отца и семь братьев погубил он в одну ночь в доме короля своего племени. А потом поплыли они к Ирландии, дабы отплатить разбоем за разбой, что по праву причиталось Ингкелу.
Мир царил в Ирландии при Конайре, и лишь два Корпре решали свой спор оружием у Туадмуму. Были там два молочных брата короля, но нельзя было их примирить, если бы не явился сам Конайре Между тем запрещал ему гейс приходить, пока его не позвали Все же пришел он и кончил ту ссору, а потом провел пять ночей с каждым из воинов и снова нарушил гейс.
Разрешив спор, отправился король к Таре. Ехал он туда мимо Уснеха, что в Миде, и вдруг предстали вокруг разрушения на юге и севере, на востоке и на западе. Увидели король и его люди войска и отряды, и обнаженных мужей, и пламенело небо окрест над всей землей О’Нейлов.
— Что это? — молвил Конайре.
— Ясно, что был тут нарушен закон короля, раз уж земля вся объята огнем,- отвечали ему.
— Куда же нам ехать?
— На северо-восток, — сказали люди короля.
И тогда обогнули они Тару справа налево и Брегу слева направо, а потом гнались за дикими зверями Керны, хоть никто и не ведал об этом, пока не закончилась охота.
Не кто иной, как демоны, окутал мир магическим туманом, ибо нарушил Конайре свои гейсы.
Великий ужас обуял тогда Конайре, ибо не было у него иного пути, кроме дороги Мидлуахра и дороги Куаланн. Отправились они по берегу моря на юг. И спросил Конайре на дороге Куаланге где проведут они ночь.
— Позволь мне ответить, о Конайре,- сказал Мак Кехт, сын Снайде Техед, воин Конайре, сына Этерскела.- Каждую ночь чаще спорят ирландцы, кто встретит и примет тебя, чем сам ты ищешь ночлега.
— Вовремя же я вспомнил,- сказал Конайре,- есть у меня друг в этих краях. Только бы отыскать нам дорогу к его дому.
— Кто же это? — спросил Мак Кехт.
— Да Дерга из Лейнстера, — ответил король.- Приходил он ко мне за дарами, и не было ему отказа. Дал я ему сто коров из своих стад, да сто плащей из кожи. Дал я ему сотню жирных свиней. Дал я ему сто пар голубого оружия для боя. Дал я ему десять золотых заколок. Дал я ему десять добрых сосудов. Дал я ему десять рабов. Дал я ему десять мельниц. Дал я ему трижды девять псов с серебряными цепочками. Дал я ему сто коней. И впредь не будет ему отказа, коли придет он еще. Не могу и помыслить, чтоб недоволен он был, встретив под вечер нас.
— Когда я узнал его Дом,- сказал тут Мак Кехт,- была эта дорога границей его владений. Так она и идет, пока не упирается в сам Дом, ибо пересекает его насквозь. Семь входов в том Доме и семь покоев между ними, но всего лишь одна дверь там и приставляют ее к тому входу, откуда дует ветер.
— Зная все это, иди же вперед, покуда не ступишь на землю в том Доме.
— Да будет так,- сказал Мак Кехт,- пойду я вперед, чтобы разжечь огонь прежде твоего прихода.
Тогда поехал Конайре по дороге Куаланн и вскоре увидел впереди трех всадников, скачущих к Дому. Три красных плаща на них были, три красные рубахи, три красных копья да три красных щита в руках, три красные копны волос да три красных коня. С ног до головы были красными их тела, волосы и платье, кони и они сами.
— Кто это там впереди? — спросил Конайре.- Гейс запрещает мне ехать за ними, тремя Красными к Дому Красного. Кто пойдет к ним и велит ехать вослед мне?
— Я пойду,- ответил Ле Фер Флайт, сын Конайре. Пустился он за всадниками, но не под силу ему было угнаться за ними. Не мог он приблизиться к ним ближе, чем на бросок, но и они не удалялись от него. Крикнул им Ле Фер Флайт, чтобы не ехали они впереди короля. Не остановились всадники, но пропели ему через плечо:
— О мальчик! […]
Потом поехали они дальше, и не мог Ле Фер Флайт их удержать. Дождался мальчик людей короля и передал отцу то, что услышал. Не по нраву пришлось это королю, и сказал он:
— Езжай вслед за ними и посули им три быка и три свиньи да скажи, что никто в Доме не сядет между ними от очага до стены.
Погнался мальчик за всадниками и предложил им все это, но опять не остановились всадники и пропели через плечо:
— О мальчик! […]
Вернулся назад Ле Фер Флайт и рассказал все Конайре.
— Поезжай вперед,- снова сказал король,- и посули им шесть быков и шесть свиней да скажи, что никто в Доме не сядет между ними от очага до стены.
Догнал мальчик всадников, но не смог удержать их, и опять пропели они через плечо:
— О мальчик, великие вести! Устали наши кони — то кони Донна Десскорах из сидов. Хоть мы и живы, все же мертвы. Великие знамения. Гибель живого. Пища воронам. Битва и схватки. Кровь на мечах. Щиты с разбитыми шишками после захода солнца. О мальчик!
С тем и уехали они.
— Вижу, что не удержал ты их,- сказал Конайре.
— Воистину не в моей это было власти,- ответил ему Ла Фер Флайт и передал, что сказали напоследок всадники.
Не возрадовался тут никто, и с той поры тяготели над ними дурные знамения.
— Все гейсы против меня в этот вечер,- сказал Конайре, -ибо эти трое спаслись от изгнания.
Между тем приблизились всадники к Дому и уселись внутри привязав красных коней ко входу.
Направился Конайре со своими людьми в сторону Ат Клиат, и вскоре встретился им одноногий, однорукий и одноглазый человек с черными волосами. И были они такими жесткими, что если бы да же мешок диких яблок свалился ему на голову, ни одно не упало бы на пол, наколовшись на волосы. Если бы носом зацепился он за ветку дерева, то так и остался бы висеть. Длинными и толсты ми, словно ярмо, были его голени. Зад его был словно два сыра. Держал он в руках железный раздвоенный шест, а на плечах нес черную, опаленную, визжащую свинью. За спиной его стояла широкоротая женщина, огромная, темная, угрюмая, уродливая. Если бы зацепился ее нос за ветку, то так бы и осталась она висеть. До колен свисала нижняя губа женщины.
Приблизился тот человек к Конайре и приветствовал его.
— Приветствую тебя, о господин мой, Конайре,- сказал он. -Давно уж известно о твоем приезде.
— Кто же приветствует меня? — спросил Конайре.
— Фер Кайле, что принес свинью, дабы мог ты наесться. Воистину, ты славнейший король из являвшихся в мир.
— Как зовут твою женщину? — спросил король.
— Кихуйл,- ответил человек.
— Любую другую ночь провел бы я с вами,- сказал Конайре, -а сегодня оставьте нас.
— Вот уж нет,- ответил Фер Кайле,- там, где и ты, проведем мы сегодня ночь, о благородный господин Конайре!
С этими словами вошел он в Дом, неся на плечах черную, опаленную визжащую свинью, а за ним вошла женщина. И было это одним из гейсов короля, а другим был запрет грабежа в его царствование.
Между тем взялись за разбой сыновья Донн Деса, и было у них пять сотен людей, не считая слуг. И было это одним из гейсов Конайре. Жил в те времена в северных краях один воин по имени Повозка Через Прутья. Звали его так, ибо подминал он под себя врагов, словно повозка — сухие прутья. Великим героем он был. Взялся и он за разбой, и было при нем пять сотен воинов, не считая слуг.
Но неустрашимей всех их были семь сыновей Айлиля и Медб. Мане звали каждого из них и все имели прозвища: Мане Похожий на Отца, Мане Похожий на Мать, Мане Мягкий Благочестивый, Мане Очень Благочестивый, Мане Немедлящий, Мане Медоречивый, Мане Хватай Их, Мане Говорливый. Творили они разбой, и было с Мане Похожим на Мать и Мане Немедлящим четырнадцать раз по двадцать мужей, с Мане Похожим на Отца триста да пятьдесят, с Мане Медоречивым пять сотен, с Мане Хватай Их семь сотен и столько же с Мане Говорливым. По пять сотен людей было у остальных.[
Жили в те времена три отважных мужа из Уи Бриуин Куаланн, что в Лейнстере — три Красных Пса из людей Куалу. Взялись и они за разбой, и было с ними десять раз по двадцать мужей да отряд безумных. Так и случилось, что добрая треть всех ирландцев творили разбой при Конайре. Довольно было у короля силы и власти, чтобы избавить от них страну и прогнать на другую сторону, но недолго спустя возвратились разбойники к себе на родину.
На морских волнах встретились они с Ингкелом Одноглазым да с Эйкелом, двумя внуками Конмайкне из бриттов. Воистину груб и ужасен был Ингкел. Лишь один глаз был у него во лбу, огромный, словно бычья шкура, и черный, как майский жук. Виднелись в нем три зрачка. Тринадцать сотен людей плыли с Ингкелом, а у ирландцев было больше.
Встретились они на морских волнах и тогда сказал Ингкел:
— Да не свершится это и да не нарушится правда мужей, ибо вас больше!
— Не бывать ничему, кроме битвы! — ответили ирландцы.
— Будет лучше для вас,- сказал Ингкел,- коли заключим мы союз, ибо изгнаны вы из Ирландии, а мы из шотландских и бриттских земель. Порешим, что сначала идете вы грабить мой край, а уж потом вместе с вами отправлюсь я грабить и вашу страну.
Тогда заключили они союз и с той и другой стороны дали заложников. И были заложниками от ирландцев Гер, Габур и Фер Рогейн за разбой, что желали учинить в Ирландии люди Ингкела, а сыновья Донн Деса в его стране.
Бросили они жребий, чтобы решить, куда направиться прежде. Выпало им плыть в страну Ингкела, и поплыли они и грабили там, а потом возвратились в Ирландию.
Конайре меж тем двигался к Дому дорогой Куаланн. Остановились разбойники у берегов Бреги против Этайр. Так говорили они:
— Опустите паруса и встаньте поближе друг к другу, дабы не заметили нас с земли. Пусть самый быстрый из нас сойдет на берег поглядеть, можем ли мы с Ингкелом отстоять свою честь, ибо Разрушение за разрушение посулил он нам.
— Кто же пойдет? — спрашивали они.- Пусть это будет тот, кто наделен тремя дарами — зрения, слуха, суждения.
— Есть у меня дар слуха,- молвил Мане Медоречивый.
— А у меня дар суждения и зрения,- сказал Мане Немедлящий.
— Воистину, кому же идти, как не вам,- сказали разбойники. -Лучше и не придумаешь.
И отправились тогда девять человек к Холму Этайр, чтобы поглядеть и послушать.
— Остановись-ка,- сказал вдруг Мане Медоречивый.
— В чем дело? — спросил его Мане Немедлящий.
— Слышу я поступь славных коней королевских,- ответил Мане Медоречивый.
— Вижу я их,- сказал его брат.
— Что же ты видишь? — спросил Мане Медоречивый.
— Вижу я воинов на колесницах, дивных, статных, прекрасных воинственных, чужеземных, стройных, усталых, мокрых, быстрых горячих — далеко вокруг них дрожит земля. Они едут к бессчетным холмам, где чудесные реки и устья.
— Что же там за холмы, реки и устья? — спросил Мане Медоречивый.
— Индейн, Култ, Куйлтен, Мафат, Амат, Иармафат, Финди, Гойске, Гуйстине,- ответил Мане Немедлящий.- Серые копья на тех колесницах, мечи с костяной рукоятью на бедрах у воинов посеребренные щиты повыше локтей. Половина воинов едет верхом, половина на колесницах. На каждом из них пестроцветное платье. Вижу я добрых коней, что гонят они перед собой. Трижды пятьдесят их — темно-серых, с маленькими головами, остроухих, ширококопытых, с огромными ноздрями, красногрудых, откормленных, что послушно стоят после скачки, легко запрягаются, скоры в дороге резвые, мокрые, горячие, взнузданные трижды пятьюдесятью уздеч-ками с красной эмалью.
— Клянусь тем, чем клянется мой народ,- сказал всевидящий, -это кони знатного человека. Вот, что скажу я: то Конайре, сын Этерскела, со множеством ирландских воинов.
Воротились они назад, дабы поведать обо всем разбойникам.
— Вот,-сказали они,-что мы видели и слышали. Немалое собралось там войско-трижды пятьдесят кораблей в них пять тысяч воинов, а в каждой тысяче по десять сотен. Опустили воины паруса, направили корабли к берегу и пристали к Трахт Фуйрбтен.
В то самое время разжигал Мак Кехт огонь в Доме Да Дерга. И от грома его огнива отлетели трижды пятьдесят кораблей обратно на морские волны.
— Знаешь ли ты, что это? — спросил Ингкел у Фер Рогайна.
— Не ведаю,- отвечал тот,- разве только это Лухтон Певе из Эмайн Махи раздает удары, когда силой отнимают у него еду или Лухдонн кричит в Темра Луахра, или Мак Кехт разжигает огонь на ночлеге короля. Каждая искра и головня от того огня что падает на пол, зажарит сотню телят и двухгодовалых свиней.
— Да не приведет к нам сегодня Господь этого человека,- воскликнули сыновья Донн Деса,- ибо несет он беду.
— Не больше она той, что узнали от вас мои края,-сказал Ингкел,- на счастье мне оказался он тут.
Потом пристали они к земле, и от удара трижды пятидесяти кораблей о берег содрогнулся весь Дом Да Дерга, так что щиты и копья со звоном попадали наземь и ни одного не осталось на крюках.
— Что там за грохот, о Конайре? — спросили воины.
— Не могу и помыслить,- ответил король,- разве только лопнула твердь или Левиафан, что опоясывает мир, вознамерился разрушить его своим хвостом, или корабль сыновей Донн Деса пристал к берегу. Горе мне, если это не они, возлюбленные мои братья, кого не пристало нам страшиться этой ночью!
Вышел вперед Конайре и оказался на лугу перед Домом.
Между тем услышал и Мак Кехт громовой удар и решил, что напали враги на его спутников. Схватил он тогда свое оружие, и почудилось воинам, что совершил он тогда громовой прием трехсот.
Воистину страшен был герой, грозный и бешеный лев, Ингкел Одноглазый, внук Конмайкне, что стоял на носу корабля сыновей Донн Деса. Единственный глаз был у него во лбу, огромный, словно бычья шкура, с семью зрачками, черными, словно жуки. Каждое колено его было размером с котел, каждый кулак — с корзину жнеца. Был его зад, словно два сыра, а каждая голень, словно ярмо.
И тогда пять тысяч воинов, по десять сотен в каждой тысяче. сошли на берег у Трахт Фуйрбтен.
Тем временем вошел Конайре в Дом и всякий, был на нем гейс или нет, занял свое место. Сели три Красных, сел и Фер Кайле со своей свиньей.
Вышел к ним сам Да Дерга, а с ним трижды пятьдесят воинов. И были у каждого из них волосы до затылка и короткий плащ до бедер. Пятнистые зеленые штаны были на воинах, и в руках держали они палицы с шипами и железными полосами. — Приветствую тебя, о Конайре,- сказал Да Дерга,- как приветствовал бы и тогда, когда чуть ли не все ирландцы решили бы разом быть здесь.
Между тем заметили они женщину у входа в Дом, и было это уже после захода солнца. Просила она позволения войти. Длинными, словно ткацкий навой, были ее голени. Серый волнистый плащ был на той женщине, волосы ее спускались до колен, а губы свисали на одну половину лица.
Вошла она, прислонилась ко входу и бросила на короля и его воинов дурной взгляд. И тогда сам король сказал ей:
— Что скажешь о нас, женщина, коли ты и вправду провидица?
— Вижу я,- ответила женщина,- что если только птицы не Унесут тебя в лапах из этого Дома, не уйти тебе отсюда живым.
— Не дурных предсказаний мы ждем,- ответил король.- Но ты не из наших людей. Как твое имя, о женщина?
— Кайлб,- сказала провидица.
— И вправду, не слишком уж длинное имя,- сказал Конайре.
— Немало у меня и других имен,- ответила женщина.
— Каковы же они? — спросил король.
— Нетрудно ответить: Самайн, Синанд, Сейскленд, Содб, Сай-гленд, Самлохт, Кайл, Кол, Дикоем, Дикуйл, Дихим, Дихуймне, Ди-хуйнне, Дайрне, Дайрине, Дер Уайне, Эгем, Агам, Этамне, Гним, Клуйхи, Кетардам, Нит, Немайн, Ноенден, Бадб, Блоск, Блоар, Уает, Меде, Мод.
На одном дыхании пропела она это, стоя на одной ноге у входа в дом.
— Чего же ты хочешь? — спросил ее Конайре.
— Воистину того же, чего и ты,- ответила женщина.
— Гейс запрещает мне принимать одинокую женщину после захода солнца,- сказал Конайре.
— Хоть бы и так,- сказала на это женщина,- все же не уйду я, пока не окажут мне гостеприимство этой ночью.
— Скажите ей,- молвил король,- что получит она быка да свинью, а в придачу остатки кушаний, если только проведет ночь в другом месте.
— Если и вправду случилось так, что у короля не найдется еды и приюта для одинокой женщины, поищу я их у другого владыки раз уж забыл про гостеприимство король в этом Доме.
— Жестокий ответ,- сказал на это король.- Хоть и лежит на мне гейс, пропустите ее.
Великий ужас навели на них речи той женщины, хоть и не знали они, отчего это было.
Тем временем сошли на берег разбойники и добрались до Ле-кайб Кинд Слебе. Никогда не закрывались входы в Дом. Оттого и назывался он бруйден, что похож был на губы, изрыгающие пламя.
Воистину велик был огонь — Вепрь Лесов, что разжигал Конайре каждую ночь. Семь дверей было в Доме, и когда вынимали из огня полено, из каждой вырывалось пламя, словно от горящей часовни. Семнадцать колесниц Конайре стояло у каждого входа в Дом, и те, кто смотрел с кораблей, ясно видели пламя сквозь их колеса.
— Знаешь ли ты, о Фер Рогайн, что там за яркий огонь? -спросил Ингкел.
— Если то не огонь короля, то и не знаю, что думать,- ответил Фер Рогайн.- Да не приведет его сюда Господь этой ночью. Воистину жаль.
— По нраву ль тебе его власть над ирландской землей? — спросил Ингкел.
— Хороша его власть,- ответил Фер Рогайн,- ибо с тех пор, как он стал королем, с середины весны до середины осени не закрывают облака солнце, ни одна росинка не падает наземь до полудня, до самого вечера не шевелит ветер хвосты скотины. От конца года до конца года лишь одного теленка из каждого хлева задирают волки. И дабы так было впредь, семь волков живут заложниками у стены королевского Дома, а с ними еще и Мак Лок — он-то и говорит за волков с Конайре. И каждому мнится, что слаще мелодии арфы голос другого, а все оттого, что царят в стране мир, добрый закон и приязнь. Три венца Ирландии славятся ныне — венец из колосьев, цветов и желудей. Да не приведет его сюда Господь этой ночью! Воистину жаль! Это кабан, идущий перед желудями. Это ребенок в летах. Увы, коротки его дни!
— Счастлив я,- молвил Ингкел,- что именно он оказался тут, и не избегнуть разрушения взамен за другое. Нелегко было мне отдать на погибель отца, мать, семь братьев да моего короля, прежде чем прийти сюда за возмещением.
— Верно! Верно! — закричали дурные люди, что были вместе с разбойниками.
Потом пустились они в дорогу от Трахт Фуйрбтен, и каждый захватил с собой камень, чтобы сложить каирн. Фении первыми стали отличать разгром от разрушения и ставить высокий камень при разгроме, а каирн при разрушении. Оттого и решили разбойники в этот раз сложить каирн. И было это вдали от Дома, дабы не слышали их и не видели. Подле каирна стали они держать совет.
— Скажите мне,- спросил Ингкел у знавших те края,- что это здесь поблизости?
— Это Дом Уи Да Дерга, главного хозяина Ирландии,- отвечали ему.
— Воистину славные мужи ждут в Доме гостей этой ночью. И решили разбойники послать кого-нибудь последить за домом.
— Кто же пойдет туда поглядеть? — спрашивали все.
— Кто ж, как не я,- ответил Ингкел,- ибо мне причитается возмещение.
Отправился Ингкел к Дому с одним из трех зрачков, что были в глазу у него на лбу, дабы своим взглядом погубить короля и всех, кто был с ним рядом. Заглянул Ингкел в Дом сквозь колеса колесниц, но заметили его изнутри, и пустился он прочь.
Вернулся он к своим людям, и те встали вокруг, чтобы лучше слышать его. В самом центре стояли их вожаки. Были то Фер Гел, Фер Гайр, Фер Рогел, Фер Рогайн, Ломна Друт, Ингкел Одноглазый. Шестеро было их в самой середине, и тогда вышел вперед Фер Рогайн и молвил:
— Что там такое, о Ингкел?
— Что б это ни было,- молвил Ингкел,- но там и вправду закон королевский, воинственный гул и владыки достойные звуки. Есть там король или нет, захвачу этот Дом я по праву, ибо настал черед моего разрушения.
— В твоей это власти, о Ингкел,- сказали молочные братья Конайре,- но не станем мы нападать, пока не проведаем, кто там.
— Хорошо ли разглядел ты Дом, о Ингкел? — спросил Фер Рогайн.
— Лишь успел я взглянуть на него,- сказал Ингкел,- но и такой, какой есть, он достойное мне возмещение.
— Воистину так, о Ингкел,- сказал Фер Рогайн,- ибо там брат наш, Конайре, сын Этерскела, верховный правитель ирландцев. Скажи нам, кого ты увидел на геройском месте, что против сидения владыки в том Доме?
— Увидел я там благородного, славного мужа,- ответил Инг-кел,- высокого и ясноглазого, с дивными зубами. Лицо его узко внизу и широко сверху. Прекрасны его золотистые, дивно подвязанные волосы. Серебряная заколка у него на груди, а в руках меч с золотой рукоятью. При нем пятиконечное копье. Безбород он, с лицом прямодушным, румяным, прекрасным. Воистину благороден тот воин.
Увидел я трех мужей, что сидели на восток и на запад против того воина. Не иначе как рождены они одним отцом и матерью, до того схожи они красотой, славным обличьем, летами. Длинные волосы у них на затылке. На каждом зеленый плащ с золотыми полосками. Бронзовые щиты у тех воинов и острые копья над ними, а в руках мечи с костяной рукоятью. Дивный прием они знают — копья берут между пальцев и крутят их так, что становятся копья длиннее. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?
— Нетрудно мне узнать их,- ответил Фер Рогайн,- то Кормак Конд Лонгас, сын Конхобара, лучший воин, что вовеки стоял за щитом на ирландской земле. Воистину благочестив этот муж. Страшится он зла нынче ночью. Гостеприимный хозяин тот воин и воистину искусен в боевых приемах. Девять воинов, что окружают его, не кто иные, как три по имени Дунгус, три по имени Делгус и три по имени Дангус, девять спутников Кормака, сына Конхобара. Никогда не губили они бедняков и не защищали богатых. Славен герой, что стоит между ними — Кормак Конд Лонгас, сын Конхобара. Клянусь тем, чем клянется мой народ, девять раз по десять воинов падут от его руки в первой схватке и девять раз по десять от руки его людей, не считая по одному на каждое оружие да по одному на них самих. Не уступит в доблести Кормак никому перед Домом и уж похвалится победой над королем, королевскими родичами да знатными разбойниками. И пожелает он спастись, хоть покроются ранами все его люди.
— Горе тому, кто начнет разрушение,- сказал Ломна Друт,- пусть из-за одного Кормака Конд Лонгас, сына Конхобара. Клянусь тем, чем клянется мой народ,-сказал Ломна, сын Донн Деса,- что если бы послушались моего совета, то не бывать бы разрушению пусть из-за одного этого человека, его доброты и геройства!
— Не в моей это власти,- ответил Ингкел.- Облака слабости окутали тебя. Воистину тяжкое испытание, что грозит щекам козы, выпадет нам из-за клятвы Фер Рогайна. Известно мне, что никчемный ты воин. Облака слабости… …к Дому Донна завтра наутро. Да не скажут старики, что отказался я от разрушения. Так тому и быть.
— Не попрекай свою честь, о Ингкел,- сказали Гер, Габар и Фер Рогайн,- соверши разрушение, покуда мы все не погибнем, если только не лопнет земля под ногами.
— Твоя правда, о Ингкел,- сказал Ломна Друт,- ибо не против тебя обернется разрушение. Унесешь ты с собой голову чужеземного короля и порубишь другие, но избегнут гибели братья — Ингкел, Эйкел и Теленок Разбойников. Воистину нелегко мне,- сказал еще Ломна.- Горе мне прежде всех, горе мне после всех! Первой отлетит моя голова нынче ночью меж оглобель колесниц, где сойдутся бешеные враги. Трижды швырнут ее в Дом и трижды выбросят наружу. Горе тому, кто идет! Горе тому, с кем идет он! Горе тем, кто идет!
— Никто не заменит мне мать и отца, семерых братьев и моего короля, которых я с вами сгубил,- сказал Ингкел,- и не удержать меня сегодня ночью.
— И подошедший корабль с вином не удержит тебя от разрушения,- сказали Гер, Габар и Фер Рогайн.
— Горе тому, кто отдаст их в руки врагов,- сказал Ломна Друт, сын Донн Деса.- Кого же ты видел еще?
— Я видел покой и в нем трех мужей, трех коричневых, грозных, с остриженными волосами, что вровень спускаются сзади и спереди. На них три коротких черных плаща с длинными рукавами и накидками. Три черных тяжелых меча у тех воинов да три черных щита. Над их головами три темно-зеленых копья. Древки их толстые, словно шесты для котла. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?
— Трудно узнать их,- ответил Фер Рогайн,- ибо нету похожих во всей Ирландии. Разве только те трое из пиктских земель и оставили свой край, чтобы служить Конайре. Вот их имена: Дуб Лонгес, сын Требуата, Требуат, внук Лонсце, Курнах, внук Фиаха. Не брались за оружие в пиктской земле трое мужей, что сравнились бы с ними. Девять раз по десять врагов падут от их руки в первой схватке, по одному на каждое их оружие да по одному на них самих. Никому в Доме не уступят они в доблести и станут похваляться победой над королем […]. Ранами будут покрыты они и пожелают спастись. Горе тому, кто свершит разрушение, будь то хотя б из-за этих троих.
— Клянусь богами, которыми клянется мой народ, что не бывать разрушению, послушайся вы моего совета,- сказал Ломна Друт.
— Не могу я,- ответил Ингкел.- Облака слабости окутали тебя. Тяжкое испытание, что грозит […].
— Кого же ты видел еще?
— Я видел покой, и было там девять мужей. Все как один они были прекрасны, все с дивными золотистыми волосами. Был плащ пестроцветный на каждом из них, а поверх плащей висели волынки — четырехзвучные, изукрашенные. От сияния тех украшений хватило бы света всему королевскому Дому. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?
— Нетрудно узнать их,- ответил Фер Рогайн,- то девять волынщиков, что пришли к Конайре из Сид Брег. Вот как зовут их:
Бинд, Робинд, Рианбинд, Нибе, Дибе, Дейхринд, Умал, Кумал, Киал-грин. Не сыскать волынщиков искуснее их во всем свете. Девять раз по десять врагов сокрушат они […] и каждый будет похваляться победой над королем. Спасутся они, ибо сражаться с ними все равно что сражаться с тенью. Не будут убиты, хоть сами будут убивать эти девять из сидов. Горе тому, кто начнет разрушение, будь то из-за этих девятерых.
— Не могу я,- ответил Ингкел,- облака […].
— Что же ты увидел потом?
— Я видел покой и был в нем один человек. Острижены его жесткие волосы. Если б мешок диких яблок вывалить ему на волосы, ни одно не упало б на пол, наколовшись на них. Был на нем шерстяной плащ. Всякая ссора за место и ложе в том доме решается им. Когда говорит он, то слышно иголку, упавшую на пол. Над ним огромное черное бревно, похожее на мельничный столб с гребками и острием. Узнаешь ли его, о Фер Рогайн?
— Нетрудно мне […]. Это Тайдле Улад, главный из слуг Конайре. Напрасно спорить с ним, когда указывает он каждому место, ложе и еду. Над ним его жезл. Воистину, будет сражаться он с вами. Клянусь тем, чем клянется мой народ, меньше оставит в живых, чем убьет он. Трое падут от его руки, но и сам он погибнет. Горе тому, кто начнет разрушение […].
— Кого же ты видел еще?
— Я видел покой и было в нем трое мужей. Все трое острижены были, и самый большой среди них в середине — шумный, сложенный, как камень, злобный, разящий, крушащий ударами и поражающий в схватке девять сотен бойцов. Тяжелый щит у него, деревянный, обитый железом, с прочной украшенной кромкой — хватило б в нем места для сорока лож немощных. Шишка щита, словно пустая утроба или котел, годный для четырех быков. Четыре свиньи посреди нее. На гладких бортах щита два корабля с пятью сидениями, и каждый из этих славных кораблей может вместить три раза по десять воинов. Копье у него по руке, сине-красное, с мощным древком. От самой земли вдоль стены тянется оно до крыши. Темно-красен его истекающий железный наконечник. Трижды отмеренные четыре шага между двумя его наконечниками. Тридцать добрых шагов в его грозноразящем мече от темного острия до железной рукояти. От него разлетаются яркие искры, что освещают срединный покой дома от пола до крыши. Воистину грозен был облик, открывшийся мне. Едва не испустил я дух, глядя на этих троих. Ничего не бывает чудесней: две горы обок от волосатого человека, два озера с голубой гладью у горы, две шкуры у дуба, два кораблика, полные колючек на круглом щите, подле них. Мнилось мне, будто вижу поток воды, где отражается солнце, и стекающие с него капли, а за ним огромную шкуру и столб королевского дворца, что будто могучее копье. Весом в пару запряженных быков было его древко. Что это было, о Фер Рогайн?
— Легко мне узнать его,- ответил Фер Рогайн,- ибо это сам Мак Кехт, сын Снайде Техед, воин Конайре, сына Этерскела. Воистину, славный боец он! В сон погружен был Мак Кехт, когда ты взглянул на него. Две торы обок от волосатого человека — два колена у его головы. Два озера у горы — два его глаза носа. Две шкуры у дерева — два его уха у головы. Два корабля с пятью скамьями на круглом щите — два его башмака. Поток, с которого капли стекают и где отражается солнце,- сияние его меча. Столб же дворцовый — копье. Потрясает он им, так что сходятся два конца, и метает, когда пожелает. Две голубые волны — его равно-прекрасные брови на дивноцветном румяном лице.
Шесть сотен сразит он в первой схватке да по одному воину на каждое оружие да на него самого. Не уступит он в доблести никому в Доме и станет похваляться победой над королем […]. Спастись попытается он, хотя будет изранен. Когда ж пожелает он выйти из Дома, то больше чем гальки, травы на лугу и звезд в небе будет ваших разбитых голов, сгустков мозга, костей, потрохов, что рассечет он и разбросает по холмам.
Тут в страхе и ужасе от Мак Кехта отбежали разбойники за три холма. Снова взяли они промеж себя заложников — Гера, Га-бара и Фер Рогайна.
— Горе тому, кто начнет разрушение, будь то хотя б из-за этого человека,- сказал Ломна Друт.- Лишитесь вы ваших голов.
— Не могу я,-ответил Ингкел,-облака […].
— Воистину так, о Ингкел,- сказал Ломна Друт,- не тебе убыток от разрушения, горе […].
— Так,-молвил Ингкел,-быть может мое тело […]
— Кого же ты видел еще?
— Я видел покой, и было в нем три славных воина в шелковых плащах. В каждом плаще золотая заколка. Три копны золотистых волос у тех воинов, что доходят до бедер, когда распускают они их. Стоит поднять им глаза, как и волосы поднимаются до кончиков ушей. Вьются те волосы, словно шерсть на голове барана. Пять золотых колец и дворцовый факел над головой каждого воина. Всякий, кто ни есть в Доме, дорожит их деяниями, голосом, словом. Узнаешь ли ты их, о Фер Рогайн?
Тут зарыдал Фер Рогайн, так что вымок у губ его. плащ и не услышали от него ни слова, пока не минула треть ночи.
— О малыши,- сказал тут Фер Рогайн,- должно мне делать, что делаю. Это Обал, Облени и Корпре Муск — три сына короля Ирландии.
— Горе нам, коль это так,- сказали три сына Донн Деса,- ибо воистину хороши эти трое. Девичья повадка у них и братские сердца, доблесть медведя и бешенство льва. Кто б ни делил с ними время и ложе, не знает ни сна, ни желания есть девять дней, как оставит их. Добрые юноши для своих лет! Три раза по девять врагов сокрушат они в первой схватке [….]. И один из них падет там. Горе тому, кто начнет разрушение, будь то хотя б из-за этих троих!
— Не могу я,-ответил Ингкел,-облака […].
— Кого же ты видел еще?
— Покой я увидел, и было в нем трое — могучих, невиданных, Диких. …Узнаешь ли ты это […].
— Нелегко мне узнать их,-сказал Фер Рогайн,-ибо ни в Ирландии, ни во всем свете не бывало подобных, кроме разве что трех фоморов, которых привел Мак Кехт, победив в поединке. Ни один из фоморов не смог устоять пред Мак Кехтом, и тогда забрал он этих троих с собой, дабы стали они заложниками в доме Конайре и не губили фоморы пшеницу и молоко ирландцев больше того, что имели они по праву. Верно, что страшен их облик. Три ряда зубов у них от уха до уха. Быка да свинью сразу кладут они в рот, и видно, как опускаются они оттуда до самого пупка. Тела у них сплошь из костей. Клянусь тем, чем клянется мой народ, что больше сразят, чем оставят в живых они воинов в битве. Шесть сотен сразят они в первой схватке […]. Лишь ударом, толчком да пинком станут они убивать, ибо они заложники у стены и не дают им в руки никакого оружия, дабы не совершили они дурного. дела. Клянусь тем, чем клянется мой народ, что если бы имели они оружие, две трети из нас не ушли бы живыми. Горе тому, кто начнет разрушение, ибо воистину это не битва с лентяями.
— Не могу я,-ответил Ингкел […].
— Кого же ты видел еще?
— Я видел покой, и было в нем трое мужей, коричневых, сильных. Острижены их коричневые волосы. Огромные кольца у них на лодыжках, а ноги и руки толщиной с тело воина. Вьются их коричневые волосы, что тремя копнами лежат на больших головах. Плащи на них красные и многоцветные. Три черных щита у них с золотыми крюками да три пятиконечных копья. При каждом был меч с костяной рукоятью. Вот что за искусный прием проделывали они: каждый бросал свой меч вверх, а за ним и ножны, и входили в них мечи, прежде чем падали наземь. Узнаешь ли ты их, о Фер Ро- гайн?
— Нетрудно […]. Это Мал, сын Телбайна, Мунремар, сын Герркинда, и Биррдерг, сын Руада,- три королевских родича, три пер- вейших в доблести, три лучших из тех, кто во все времена стояли за щитом в Ирландии. Сто воинов сразят они в первой схватке и не уступят в доблести никому в Доме. Станут они похваляться […] и попытаются спастись. Не дело вершить разрушение хотя б из-за этих троих.
— Горе тому, кто начнет разрушение,-сказал Ломна Друт.- Славнее была бы победа, коли б спасли, а не ранили их. Хвала тому, кто спасет их, и горе тому, кто убьет.
— Не могу я […].
— Кого же ты видел еще?
— В изукрашенном покое увидел я мужа, что прекрасней любого ирландца. Был он в пурпурном плаще. Белее снега одна из его щек, а другая красна, словно ягода. Голубее колокольчика один из его глаз, другой же чернее жука. Размером с корзину золотистая копна его волос, доходящих до бедер и вьющихся, словно шерсть на голове барана. Если мешок диких яблок вывалить ему на голову, то ни одно не упадет на землю. В руке его меч с золотой рукоятью. При нем щит цвета крови, чьи золотые пластины украшены заклепками светлой бронзы. У него тяжелое длинное копье с тремя наконечниками, чье древко потолще ярма. Узнаешь ли […]?
— Нетрудно узнать его, ибо поистине все ирландцы знают Конала Кернаха, сына Амаргена. Ныне с Конайре тот, кого любит король больше всех, ибо схожи они и лицом, и осанкой. Воистину славный воин Конал Кернах! Его щиту цвета крови, что украшен заклепками светлой бронзы, дали улады имя Брикриу Конала Кернаха. Клянусь тем, чем клянется мои народ, […] будет обильным сегодня кровавый дождь, что прольется на него у входа в Дом. Семь входов там, но сумеет Конал Кернах быть у всех разом, и не будет такого, где б не стоял он. Три сотни врагов сокрушит он в первой схватке, не считая […] и будет похваляться […]. Когда ж соберется он напасть на вас […] и попытается он спастись, хотя будет изранен. Горе тому, кто начнет […].
— Не могу я,-ответил Ингкел […].
— Кого же ты видел еще?
— Я видел покой, что украшен искусней, чем прочие в Доме. Серебристый полог вкруг него и чудесные украшения внутри. Там я увидел троих. Прекрасен облик, волосы, брови у тех, кто сидел по бокам. Сами они белее снега, и дивный румянец на щеках тех двоих. Славный юноша сидит между ними. Воистину под стать королю его пыл и деяния. Мудрецу он сродни разумением. Плащ, что я видел на нем, прекрасен, словно туман первых дней мая. Цвет свой меняет тот плащ поминутно, и всякий красивей другого. На груди его золотой круг размером от подбородка до пупка. Словно золото сверкали его волосы. Не видел я в мире создания прекрасней, чем он. Подле него лежал меч с золотой рукоятью, что на локоть был вынут из ножен. Довольно было того, чтоб человек на другом конце Дома разглядел червяка в его блеске. Слаще напевов золотых волынок, что играют в Доме, звон этого меча. Увидал я его и сказал:
— Вижу повелителя высокого, царственного, что самый цветущий и шумный…
В сон погружен был тот славный юноша, и голова его покоилась на коленях одного человека, а ноги на коленях другого. Потом проснулся он, встал и спел песнь…
И снова сказал он…
В третий раз молвил он…
— Знаешь ли ты, о Фер Рогайн, кто пел так?
— Как не узнать мне его,- ответил Фер Рогайн,- «Нет схватки без короля». Не бывало во всем свете короля благородней, прекрасней, славней и сильнее, чем он. Это Конайре, сын Этерскела — не рождался еще правитель добрее, красивей и лучше его, владыки ирландцев. Не сыскать в этом муже изъяна, будь то в обличье, теле, одежде, будь то в росте, сложении иль виде, будь то в глазах, волосах иль белизне его кожи, будь то в мудрости, слове иль ловкости, будь то в оружье, платье иль стане, будь то в достоинстве, щедрости или. величии, будь то в разуме, храбрости, роде. Воистину велика доброта этого юноши, пока не выступит он на геройский подвиг. Силой и доблестью преисполнится он, когда сойдется с бойцами Ирландии и Британии, так что не случится разрушение, покуда он будет в Доме. Шесть сотен воинов сокрушит он, прежде чем возьмется за оружие, да шесть сотен с оружием в руках в первой схватке. Клянусь богами, которыми клянется мой народ, что доколе не лишат его питья, и в одиночку защитит он Дом, пока не придет к нему помощь от человека из Тонн Клидна и Тонн Эсса Руад. Девять входов в этом Доме, и у каждого поразит он сотню врагов, а когда уж не в силах будут сражаться его люди, лишь один он свершит геройские деяния. Если случится ему выступить против вас из Дома, то сколько травы на лугу или гальки у моря, столько будет. расколотых ваших голов […]. Воистину кажется мне, что не пожелает он спастись из Дома, ибо нет у него никого дороже тех двоих, что ты видел при нем. То два его воспитателя, Дрис и Снити. Трижды пятьдесят воинов сокрушит каждый из них у входа в Дом, не отступив от него и на шаг, пока не погибнет. Горе тому, кто начнет разрушение, будь то хотя б из-за этих двоих да короля, что сидит между ними — верховного правителя Ирландии, Конайре Великого, сына Этерскела.
— Горестна гибель короля,- сказал Ломна Друт, сын Донн Деса.
— Не могу я […].
— Есть у тебя право, о Ингкел,- сказал Ломна Друт,- и не тебе несчастие […].
— Горе мне,- молвил Ингкел,- ибо тело мое […].
— Кого же ты видел еще?
— Двенадцать мужей видел я на серебряных ложах вокруг королевского покоя. У них золотистые волосы и голубые рубахи. Не отличить одного из них от другого по красоте, обличью иль доблести. В руке у каждого меч с костяной рукоятью, и ни один не опущен книзу. Повсюду я видел поводья, что держат они в руках. Узнаешь ли […]?
— Как не узнать […]. Это свита правителя Тары: три Лонд Лифе, три Арт Ат Клиат, три Буйдир Буаднеди да три Тренфир Куйлне. Клянусь […]. Немало будет сраженных ими […]. И пожелают они спастись […]. Горе тому, кто начнет разрушение […]. Что же ты видел еще?
— Пестрокрасного юношу в красном плаще видел я, что рыдал беспрестанно. Любой в тридцати сотнях принимает его к груди. Под ним ложе голубого серебра. Плачет тот юноша, и воистину горестно слышать это его спутникам. Трехцветные волосы у него-зеленые, красные и золотистые. Не знаю уж я, таковы ли они от рождения иль принимают тот облик. Знаю лишь, что страшат его злые деяния. Видел я трижды пятьдесят юношей, под которыми серебряные сидения. Пятнадцать тростинок с шипами на концах было в руках пестрокрасного юноши. Пятнадцать нас было, и поразил он всех в правый глаз, да попал в один из зрачков моего глаза. Узнаешь ли его, о Фер Рогайн?
— Как не узнать […].-Зарыдал тут Фер Рогайн и пролил кровавые слезы. — Горе ему! То дитя раздора ирландцев и бриттов, их соперничества в гостеприимстве, обличье, сложении и конном искусстве. Горестно это. Он свинья, идущая за желудем. Он лучший из всех королевских отпрысков, что бывали в Ирландии. Он дитя Конайре, сына Этерскела, и зовут его Ле Фер Флайт. Семь лет ему от роду, и думается мне, что опечален он цветом, в который окрасились его волосы. Трижды пятьдесят юношей, что сидят подле,- личная свита сына Конайре.
— Горе тому, кто начнет разрушение, будь то хотя бы из-за него одного,- сказал Ломна Друт.
— Не могу я […].
— Что же ты видел еще?
— Шестерых я увидел против того же покоя. У них золотистые волосы и зеленые плащи, скрепленные у отворотов оловянными заколками. Наполовину кони те люди, как Конал Кернах. Быстро, как мельничное колесо, набрасывает каждый из них свой плащ на другого и не уследить за этим. Узнаешь ли […]?
— Как не узнать […]. То шесть кравчих правителя Тары: Уан, Броен, Банна, Делт, Друхт и Датен. Не мешает им игра разносить напитки и не туманит их разум. Воистину это славные воины! Три раза по шесть воинов поразят они и не уступят в доблести никаким шестерым в Доме, и сумеют спастись, ибо явились из сидов. Не сыскать лучших кравчих в Ирландии. Горе тому […].
— Не могу я […].
— Что же ты видел еще?
— Славный воин сидел на полу против того же покоя. Лысина позорит его. Белоснежен каждый волосок, что растет из его головы. Золотые кольца у него в ушах. Плащ разноцветный на нем, девять мечей, девять серебряных щитов да девять золотых яблок. Вверх бросает все это тот воин, так что лишь одна вещь остается в его руке, а остальные летают, словно пчелы в ясный день. Все быстрее и быстрее проделывал он это, а когда я взглянул на него, вскрикнули мечи, щиты да яблоки и попадали наземь. И молвил тогда повелитель этого человека: «С детских лет не расстаюсь я с тобой и до сей поры не изменяло тебе твое искусство».- «Увы, увы, о господин мой Конайре,- отвечал тот,- лишь потому это, что пал на меня недобрый жестокий взгляд. Это человек с третью зрачка, что следит за движением девяти отрядов. Воистину, дурной это взгляд. Битву сулит он, и знайте же вовеки веков, что грозное зло у входа в Дом!»
И тогда снова взял он мечи, серебряные щиты да золотые яблоки, но опять вскрикнули они и упали наземь. В изумлении оставил он свою игру и молвил: «Поднимись, о Фер Кайле, принеси в жертву свинью и узнай, кто там у входа желает погубить нас».- «Там,- отвечал Фер Кайле,- Фер Куайлге, Фер Ле, Фер Гар, Фер Рогел, Фер Рогайн. Решились они на ужасное дело — убийство Конайре его любимыми братьями».
— Узнаешь ли ты, о Фер Рогайн, кто говорил так?
— Воистину это нетрудно,- отвечал тот,- там был Тулкайне, первый чудодей правителя Тары, что забавляет Конайре. Немалая сила у этого человека. Трижды девять врагов повергнет он в первой схватке и не уступит в доблести никому в Доме. И пожелает он спастись […]. Не бывать бы разрушению, хотя бы из-за этого человека. Хвала тому, кто сбережет его!
— Не могу я,-ответил Ингкел,-облака […].
— Что же ты видел еще?
— Против того же покоя я видел другой, и было там девять мужей. У них золотистые волосы, короткие плащи да разящие щиты. В руке у каждого меч с костяной рукоятью, что обрушивается на любого, входящего в Дом. Без их согласия никто б не решился ступить в королевский покой. Узнаешь ли ты […] ?
— Как не узнать […]. Это три Мохмайтнех из Миде, три Буаделтайг из Бреги да три Состайг из Слиаб Фуайт. Девять раз по десять врагов поразят они […]. Пожелают они спастись […]. Горе тому, кто начнет […].
— Не могу я […].
— Что же ты видел еще?
— Еще один видел покой, и было в нем двое могучих, огромных мужей. Короткие плащи на тех воинах, а сами они темно-бурого цвета. Волосы их коротки сзади и пышны у лба. Быстро, словно водяное колесо, снуют они между огнем и королевским покоем. Узнаешь ли ты […] ?
— Как не узнать […]. Это Ниа и Бруйтне, два слуги короля. По долгу стоят они у огня и оттого потемнели лицом, а волосы их стали всклокоченными. Воистину, в целом свете никому не уступят они в своем искусстве. Трижды девять воинов сразят они в первой схватке […]. Никому не уступят они […]. Пожелают они спастись […].
— Кого же ты видел еще?
— Подле того, где был Конайре, видел еще я покой, а в нем трех славных поседевших воинов. Три серых рубахи на них. Руки и ноги и толще, чем тело мужчины, а длинные мечи, что разрубают волос на воде, длинны, словно ткацкий навой. Могучее копье с пятью десятью заклепками в руках того, кто сидит посередине. Лишь упряжка для пахоты сдвинула бы его с места. Вверх вздымает копье воин так что разлетаются от него искры, и трижды ударяет рукоятью о ладонь. Стоит перед ними котел, сгодившийся бы для теленка, а в нем ужасное черное варево. Туда погружает воин наконечник копья, и если замешкает, то пламенеть начинает копье, и мнится, будто появляется у крыши дома огненный дракон. Узнаешь ли […]?
— Как не узнать […]. Не брались еще за оружие в Ирландии три воина лучше, чем эти: Сенха, сын Айлиля, Дубтах Даел Улад Гоибниу, сын Лургнеха. В руке у Дубтаха сам Луйн, что 6ыл найден в сражении при Маг Туиред. Всегда проделывают это с ним, когда пришла пора копью пролить кровь врагов. Не обойтись без кола яда, когда суждено ему поразить людей. Если не напитать ее ядом, то копье источает огонь и поразит своего владельца или хозяина Дома. Ударишь ли им по врагу, с каждого удара погубив оно одного человека тем ли часом иль позже, даже и не попав в цель. Метнешь ли это копье, сразит оно девять мужей с одного броска, один из тех девяти будет король, его родич или иной благородный воин. Клянусь тем, чем клянется мой народ, немало будет таких, кому поднесет Луйн смертное питье у входа в Дом. Три сотни врагов сокрушат эти трое в первой схватке и не уступят в доблести никому в Доме. И пожелают они спастись […].
— Горе тому, кто начнет разрушение,- сказал Ломна Друт,- будь то хотя б из-за этих троих.
— Не могу я […].
— А после того, что ты видел?
— Я видел покой, и было в нем трое мужей. Воистину, это могучие воины, чье нестерпимо обличье для глаза, ибо страшно смотреть на их уродливые темные лица, вид которых внушает ужас. Платье из грубых волос на них было, так что [….] Волосы их, как лошадиная грива, ужасные, падают прямо до бедер. То свирепые воины, что заносят над врагами грозноразящие мечи. Раздают они удары тремя железными цепами с семью цепочками, в которых по три кольца, три наконечника да еще три железных шара на конце каждой цепи […] королевские плащи на них. Огромны они и темны лицом. Темные волосы их, как лошадиная грива, сзади спадают до пят. Две трети шкуры быка пошло на каждый из их поясов, а пряжки на них не тоньше бедра человека. Платье их — волосы, что вырастают из тела. Распущены были их пряди волос на затылках, а в руке каждый держал железную палицу, огромную и толстую, словно верхнее ярмо, с девятью железными цепями, а на конце каждой был кусок железа, длинный и толстый, словно срединное ярмо. Печалью охвачены эти трое в Доме, и воистину грозен их облик, так что все там страшатся узреть его. Узнаешь ли ты […]? Промолчал Фер Рогайн, а потом сказал:
— Трудно мне узнать их, ибо ни в Ирландии, ни во всем свете не сыскать им подобных, если только они не те три великана, которых пощадил Кухулин в битве с Людьми Фалга. И получив свободу, сразили они еще пятьдесят воинов, но не желал Кухулин их гибели, ибо не случалось ему видывать таких прежде. Вот как зовут их: Сруб Дайре, сын Дорн Буйде, Сонкенд Кинд Майги, Фиал Скемме, сын Скиппе. Три сотни врагов поразят они в первой схватке и превзойдут в доблести любых троих в Доме. А когда схватятся они с вами в битве, куски ваших тел смогут пройти в решето после ударов их палиц. Горе тому, кто начнет разрушение, будь то хотя б из-за этих троих, ибо воистину бой с ними не «песнь победы», а «битье головой о скалу».
— Не могу я,- ответил Ингкел […].
— Кого же ты видел еще?
— Я видел покой, и был в нем один человек, а против него двое слуг, один в темном плаще, другой в светлом. Красные волосы У него и красные брови. Щеки его румяны, а глаза голубы и прекрасны. На нем был красный плащ и рубаха с красным шитьем. В руке его меч с костяной рукоятью. Сам он разносит по Дому еду и питье, и никому не угнаться за ним. Узнаешь ли […]?
— Как не узнать […]. Знаю я этого человека, ибо не кто иной он, как Да Дерга. Это он построил тот Дом, и с тех пор никогда не закрывались его входы, кроме как с той стороны, откуда дует ветер. Никогда с той поры не потухал огонь под котлом, где варилась еда для ирландцев. Те двое, что были пред ним,- его приемные дети, сыновья правителя Лейнстера-Муйредах и Кайрпре. Трижды девять воинов сразят эти трое у входа в Дом и станут похваляться победой над королем, королевским родичем или иным знатным воином. Потом пожелают они спастись.
— Хвала тому, кто спасет их! — сказал Ломна.- Воистину достойней спасти тех троих, чем убить. Да пощадят их хотя бы ради того человека, ибо должно пощадить его.
— Не могу я,-ответил Ингкел.-Облака слабости […].
— Кого же ты видел еще?
— Я видел покой, и троих в нем. У них три красные копны волос, три красных плаща да три красные рубахи. Тело их красное вместе с зубами. Три красных щита подле них да три красных копья, Три их красных коня стоят перед Домом. Узнаешь ли […] ?
— Как не узнать […]. Это три воина, что осквернили бесчестием сиды. И повелел тогда правитель сидов, чтобы в наказание трижды погубил их король Тары. В последний раз должны они погибнуть вместе с Конайре, сыном Этерскела. Не настигнешь ты этих людей. Явились они, дабы погибнуть, но не умрут сами и не убьют никого.
— Кого же ты видел еще?
— На полу того Дома у самого входа я видел троих. Три палицы были у них в руках. Быстрее зайцев бегали они один вокруг другого ко входам в Дом. Передники и серые плащи были на тех людях. Узнаешь ли […] ?
— Нетрудно это. Видел ты трех привратников короля Тары: Экуйр, Тохур и Теагмонг их имена, три сына они Эрсанда и Комлод. Трижды трех воинов поразят они в битве и станут похваляться доблестью. Пожелают они спастись, хоть и будут изранены. Горе тому, кто начнет […].
— Не могу я […].
— Кого же ты видел еще?
— Видел я человека у огня, и были у него черные волосы, один глаз, одна нога, одна рука да черная опаленная визжащая свинья. Подле него увидел я огромную большеротую женщину. Узнаешь ли ты […]?
— Нетрудно мне […]. Это Фер Кайле со своей свиньей и его жена Кихуйл. Они его подручные в ночь, когда ты погубишь Конайре. Горе тому, кто пройдет между ними, ибо Фер Кайле со свиньей -это один из гейсов Конайре. Горе тому, кто начнет […].
— Кого же ты видел еще?
— Я видел покой, где было трижды девять мужей. Прекрасны они как один, все с чудесными золотистыми волосами. Одеты они в черные плащи с белыми накидками и красными гребнями. Скреплены их плащи золотыми заколками, а под плащами у воинов огромные черные мечи, что разрубают волос на воде. Узнаешь ли […] ?
— Нетрудно мне […]. Это разбойники, три сына Байтсе и бриттов. Трижды девять врагов сокрушат они в первой схватке и станут похваляться доблестью.
— Кого же ты видел еще?
— Трех шутов видел я у огня. Одеты они в бурые плащи. Случись всем ирландцам собраться однажды, глядя на этих шутов, не сдержался б никто и стал бы смеяться, даже если б лежали подле тела отца и матери. Стоит сойтись людям в Доме, никто не дойдет до постели и ложа, лишь глянет на них. Улыбка в глазах короля всякий раз, как посмотрит он на шутов. Узнаешь ли ты […] ?
— Нетрудно […]. Это Млити, Маэл и Адмлити, три шута короля Ирландии. Каждый из них поразит по врагу и станет хвалиться отвагой.
— Кого же ты видел еще?
— Я видел покой и в нем троих, что одеты в просторные серые плащи. Перед каждым стояла чаша с водой, а на воде были пучки водяной травы. Узнаешь ли ты […]?
— Нетрудно мне […]. Это Дуб, Донд и Добар, три кравчих правителя Тары, три сына Лай и Айдхи.
— Кого же ты видел еще?
— Видел я там человека с одним глазом, косым и недобрым. Поджаривал он на огне визжащую голову свиньи. Узнаешь ли ты […]?
— Нетрудно […]. Это сам Нар Туаткаэх, свинопас Бодб из Сид Фемен. Кровь проливалась на всяком пиру, где был он.
— Вставайте же, воины,- сказал тогда Ингкел,- и двигайтесь к Дому.
Поднялись тогда воины, испустили воинственный клич и направились к Дому.
— Тише! — сказал меж тем Конайре.- Что это там?
— Воины, что идут на нас,- ответил Конал Кернах.
— Найдется, кому встретить их,- сказал Конайре.
— Скоро большая нужда будет в этом,- сказал Конал Кернах. Впереди войска разбойников шел Ломна Друт, и отрубили ему голову привратники. И тогда трижды швырнули ее внутрь, и трижды выбросили из Дома, как он и сам предсказал.
Шесть сотен воинов сокрушил Конайре, прежде чем взялся за оружие. Тогда трижды подожгли Дом, и трижды был он потушен. Не суждено было свершиться разрушению, пока мог еще Конайре держать оружие. Обрушил его король на врагов и в первой схватке поразил еще шесть сотен. Обратились разбойники в бегство.
— Говорил же я вам,- молвил тогда Фер Рогайн,- что не одолеть Конайре ирландским и бриттским воинам, коли не смогут они умерить его боевой пыл и ярость.
— Короток его век,- сказал тут друид, что был вместе с разбойниками, и задумали те обессилить короля, лишив его питья. Тем временем вошел Конайре в дом и попросил напиться.
— Питья мне, о Мак Кехт,- молвил он.
— Никогда прежде не слыхал я от тебя такого,- ответил тот,- ибо есть на это кравчие. До этой поры велел ты мне только защищать тебя от ирландцев и бриттов, что стоят подле Дома. Невредимым уйдешь ты от них, и не коснется копье твоего тела. Попроси же питья у твоих кравчих.
И спросил Конайре питья у своих кравчих.
— Ничего не осталось уж больше,- отвечали те,- ибо вылито все на огонь.
Не смогли они зачерпнуть воды в Дотра, что протекала сквозь Дом.
Тогда снова попросил король напиться.
— Питья мне, о названный брат, о Мак Кехт! — сказал он.- Все равно мне, какую принять смерть, раз уж она суждена. И снова попросил король напиться. Тогда спросил Мак Кехт питья у ирландских воинов и предложил им на выбор: защищать короля или отправиться искать для него воды.
— Оставь уж нам защищать короля,- сказал тогда Конал Кернах,- и отправляйся сам, ибо к тебе обратился Конайре.
Пошел тогда Мак Кехт на поиски питья и взял с собой Ле Фер Флайта, сына Конайре, и понес его подмышкой вместе с золотой чашей короля, в которой впору было варить свинью да быка, его щитом, двумя копьями, мечом и железным вертелом для королевского котла.
Бросился он на врагов и девятью ударами железного вертела поразил каждый раз по девять врагов. Потом совершил oн мечом прием лезвия над головой и прорубил себе дорогу прочь от Дома.
Затем пустился он в путь и шел, пока не добрался до Типрат Курп, что был неподалеку в земле Куалу, но не смог наполнить водой золотую чашу Конайре. До утра обошел он первейшие реки Ирландии — Буас, Бойн, Банда, Берба, Нем, Лам, Лагдан, Синанд Суир, Сликех, Самайр, Финд, Руйртех, но нигде не нашел воды чтобы наполнить ее.
Пошел Мак Кехт дальше и оказался у Уаран Гарайд, что в до-лине Маг Ай. До утра обошел он первейшие озера Ирландии: Дерг дерк, Луймнех, Лох Риб, Лох Фебайл, Лох Меска, Лох Орбсен, Лох Лайг, Лох Куан, Лох Эках, Марлох, но нигде не мог найти питья чтобы наполнить чашу. Наконец нашел он другой источник, наполнил из него чашу водой, и в это время выпал мальчик из-под мышки. И сумел Мак Кехт до утра воротиться к Дому Да Дерга.
В то время как проходил он по третьему мосту, ведущему Дом, двое разбойников рубили голову Конайре. Бросился на них Мак Кехт и отрубил одному из них голову, но другой пустился бежать с головой короля. Тогда поднял Мак Кехт обломок камня что лежал у него под ногами на полу Дома, и, метнув в разбойника попал ему в спину и проломил ее. Тут и ему отрубил Мак Кехт голову, а потом плеснул воды в рот Конайре и на его затылок. И молвила голова Конайре, когда попала ей в горло вода:
Великий муж Мак Кехт, Славный муж Мак Кехт, Принес он питье королю, Свершил деяние.
Потом двинулся Мак Кехт вдогонку за бегущими врагами. Немногие пали вокруг Конайре — лишь девять, но вряд ли спасся кто-то из беглецов, дабы поведать о случившемся в Доме. И было их прежде пять тысяч, по десять сотен в каждой тысяче, а осталось в живых всего пятеро — Ингкел, два его брата, Эккел и Теленок Разбойников.[
Между тем лежал Мак Кехт израненный на поле битвы и к исходу третьего дня заметил проходившую мимо женщину.
— Подойди ко мне, о женщина,- молвил он.
— Не могу я приблизиться, ибо страшусь тебя,- ответила та.
— Было время, когда и вправду внушал я ужас, о женщина,- сказал Мак Кехт,- теперь же, клянусь честью, беру тебя под свою защиту.
И тогда приблизилась к нему женщина.
— Не знаю,- сказал ей Мак Кехт,- что тревожит мою рану — муха, комар или муравей.
— То муравей старой земли,- ответила женщина. Тут убил его Мак Кехт на поле битвы.
— Клянусь тем, чем клянется мой народ,- молвил он,- думалось мне, что был он не больше комара или мухи.
Между тем спасся Конал Кернах из Дома, но трижды пятьдесят копий пронзили его руку, державшую щит. Направился он к Дому своего отца, неся половину щита, свой меч и обломки двух копий. Встретил он своего отца у его двора в Тальтиу.
— Стремительны воины, что гнались за тобой, о сын мой,- сказал тот.
— Раны мои, о старый воин,- ответил Конал Кернах,- от битвы с героями.
— Знаешь ли ты о Доме Да Дерга и жив ли твой господин? — спросил отец.
— Нет уж его в живых,- сказал Конал Кернах.
— Клянусь тем, чем клянется мой народ,- сказал отец,- недостойно воина возвращаться живым, бросив на погибель своего господина.
— Воистину раны мои не белого цвета, о старый герой,- молвил Конал Кернах.
Протянул он руку, державшую щит, и было в ней трижды пятьдесят ран. Все ж защитил руку щит, прикрывавший ее. Правая же рука на две трети была изрублена, изранена, исколота и держалась при теле лишь на сухожилиях, ибо не защищал ее щит.
— Эта рука сражалась сегодня, о сын мой,- сказал Амарген.
— Воистину так, о старый герой,- ответил Конал,- многим поднесла она смертный напиток у входа в Дом.
Цитируется по изданию «Предания и мифы средневековой Ирландии»
