Среди саг о Кухулине эта сага занимает видное место, ибо она обогащает его поэтическую биографию двумя важными чертами. С одной стороны, наивысший подвиг для эпического героя—проникнуть в „потусторонний мир» и с честью выдержать представившиеся ему там испытания. Подобно Гильгамешу, Вейнемейнену, Одиссею и многим другим героям, Кухулин также посещает „тот свет“ но, в отличие от них, он получает туда приглашение от самих божественных существ, которые не могут обойтись без помощи земного героя. Как Диомед в Илиаде, выступающий против Арея и ранящий Афродиту, Кухулин бьется с бессмертными и побеждает их. С другой стороны, характерным для кельтов образом этот героический мотив связан с мотивом нежной любви. Именно, на величайшего ирландского героя также распространен мотив любви между смертным и феей-сидом, столь излюбленный в ирландском эпосе (см. саги Смерть Муйрхертаха, Исчезновение Кондлы и вступительную заметку к последней). По этому поводу в нашу сагу вставлены обширные стихотворные описания чудес „нездешней страны», весьма похожие на таковые же в Плавании Брана.
Единственная дошедшая до нас редакция саги издана Е. Windisch’eM, „Irische Texte“, т. I, Leipz. 1880. К сожалению, она испорчена тем, что одна половина ее взята из одной версии, другая — из другой, в силу чего получилось несколько повторений и противоречий. Мы пытались в нашем переводе устранить некоторые из них, следуя в общем соображениям, изложенным Н. Zimmer’oM в „Zeitschr. fiir vergl. Sprachforschung», том XXVIII, стр. 594, и R. Thurneysen’oM в „Sagen aus dem alten Irland», Berl., 1901, стр. 81.
Перевод: А.А. Смирнов; 1929 г.
Раз в году собирались все улады вместе в праздник Самайн [1] и длилось это собрание три дня перед Самайн, самый день Самайн и три дня после него. И пока длился праздник этот, что справлялся раз в году на равнине Муртемне [2], не бывало там ничего иного, как игра да гулянье, блеск да красота, пиры да, угощенье. Потому то и славилось празднование Самайн по всей Ирландии.
Любимым же делом собравшихся воинов было похваляться своими победами и подвигами. Чтобы подтвердить свои рассказы, они приносили с собой в карманах отрезанные концы языков всех убитых ими врагов [3]; многие же, чтобы увеличить число, еще прибавляли к ним языки четвероногих животных. И начиналась похвальба, при чем каждый говорил по очереди. Но при этом бывало вот что. У каждого воина на боку висел меч, и если воин лгал, острие его меча непременно обращалось против него. Так меч был порукою правдивости воина.
Раз собрались на такой праздник, на равнине Муртемне, все улады; недоставало только двоих: Конала Победоносного и Фергуса, сына Ройга [4].
— Начнем празднество, — сказали улады.
— Нельзя начинать его, — возразил Кухулин, — пока не пришли Конал и Фергус.
Ибо Фергус был его приемным отцом, а Конал— молочным братом. Тогда сказал Сенха [5]:
— Будем пока играть в шахматы, слушать песни и смотреть на состязания в ловкости.
В то время как они развлекались всем этим, над озером, бывшим неподалеку от них, слетелась стая птиц [6]. Более прекрасных птиц никто не видывал в Ирландии. Женщин охватило желаниеполучить их, и они заспорили между собой, чей муж окажется ловчее в ловле этих птиц.
— Я хотела бы получить по одной птице на каждое плечо, — сказала Этне Айтенкайтрех, жена Конхобара.
— И мы все хотели бы то же самое, — воскликнули остальные.
— Если только для кого нибудь будут пойманы эти птицы, то прежде всего для меня, — сказала Этне Ингуба, возлюбленная Кухулина.
— Как же нам быть?—спросили женщины.
— Не трудно сказать, — молвила Леборхам, дочь Ауэ и Адарк [7], — я пойду к Кухулину и попрошу его исполнить ваше желание.
Она подошла к Кухулину и сказала ему:
— Женщинам было бы приятно, если бы ты достал им этих птиц.
Кухулин схватился за меч, грозя ударить ее:
— Уладские блудницы не нашли ничего лучшего, как посылать меня сегодня охотиться на птиц для них!
— Ты неправ, — возразила Леборхам, — гневясь на них. Ведь ты виновник одного из трех ущербов, постигших уладских женщин, — виновник их кривизны.
(Ибо три ущерба постигли уладских женщин: горбатость, заиканье и кривизна. Именно, все те из них, что были влюблены в Конала Победоносного, горбились; те, что были влюблены в Кускрайда Заику из Махи, сына Конхобара, говорили заикаясь; те же, что были влюблены в Кухулина, кривели на один глаз ради сходства с ним, из любви к нему, — ибо когда Кухулин приходил в боевую ярость, один глаз его так глубоко уходил внутрь головы, что журавль не мог бы его достать, а другой выкатывался наружу, огромный как котел, в котором варят целого теленка) ]8].
— Приготовь для нас колесницу, о Лойг! — воскликнул Кухулин.
Лойг запряг коней, и Кухулин помчался на колеснице. Он совершил на птиц такой надет со своим мечом, что их лапы и крылья попадали в воду [9]. Кухулин, с помощью Лойга, захватил всех птиц и разделил их между женщинами. Каждая получила по две птицы, кроме одной лишь Этне Ингубы, которой ничего не досталось. Подошел Кухулин к своей возлюбленной.
— Ты сердишься на меня? — спросил он ее.
— Вовсе нет, — отвечала она, — я охотно уступила им этих птиц. Ведь ты знаешь, что нет среди них ни одной, которая бы не любила тебя и не принадлежала бы тебе хоть частью. Я же ни частицей не принадлежу никому другому: я вся твоя.
— Так не сердись же, — сказал Кухулин. — Когда снова появятся птицы на равнине Муртемне или на Бойне [10], ты получишь двух самых прекрасных из них.
Немного погодя, над озером появились две птицы, соединенные в пару цепочкой из красного золота. Они пели так сладко, что все слышавшие их впали в сон. Кухулин тотчас же устремился на них.
— Послушайся нас, не трогай этих птиц, — сказали ему Лойг и Этне. — В них скрывается тайная сила.
— Будет случай, — добавила Этне, — и ты достанешь мне других.
— Вы думаете, я не сдержу своего слова! — воскликнул Кухулин. — Не бывать этому. Вложи камень в пращу, о Лойг!
Лойг взял камень и вложил в пращу. Кухулин метнул его в птиц, но промахнулся. — Горе мне! — воскликнул Кухулин.
Он взял другой камень, снова метнул его, и опять промахнулся.
— Пришла напасть на меня! — воскликнул он. — С тех пор, как владею я оружием, никогда до этого дня не давал я промаха.
Он метнул в птиц свое копье. Оно пронзило крыло одной из них и тотчас же обе они скрылись под водой.
Тогда Кухулин отошел в сторону. Он прислонился спиной к высокому плоскому камню п. Тоска напала на него, и вскоре он погрузился в сон. И во сне явились ему две женщины, одна — в зеленом плаще, другая—в пурпурном, пять раз обернутом вокруг плеч. Та, что была в зеленом, подошла к нему, засмеялась и ударила его плетью. Затем подошла вторая, засмеялась тоже и ударила его таким же образом. И так длилось долго: они подходили к нему по очереди и ударяли его, пока он не стал уже совсем близок к смерти; тогда они обе исчезли.
Улады, видя, что с Кухулином творится что то неладное, хотели его разбудить.
— Не прикасайтесь к нему,—сказал Фергус.— У него сейчас видение.
Пробудился Кухулин от сна.
— Что с тобой было? — спросили его улады.
Но он в силах был сказать только одно:
— Отнесите меня в мой дом, на постель.
Его отнесли, как он сказал, и он пролежал в постели целый год, никому не вымолвив ни слова.
Ровно год спустя, в такой же день Самайн, Кухулин лежал у себя, а вокруг него сидело несколько уладов: по одну сторону его—Фергус, по другую — Конал Победоносный, у изголовья — Лугайд Кровавых Шрамов [12], а у ног его — Этне Ингуба. Внезапно вошел в дом некий муж и сел против ложа Кухулина.
— Для чего пришел ты сюда? — спросил его Конал Победоносный.
— Если б был здоров тот, что лежит здесь, — ответил пришелец, — он был бы защитой мне против всех уладов. Больной же и слабый, каков он ныне, он мне будет еще лучшим защитником. Я пришел, чтобы с ним поговорить, и потому никого не боюсь я.
— Если так, добро пожаловать! — отвечали улады. — Не бойся ничего.
Тогда поднялся пришелец и запел:
О Кухулин, горестен вид твой!
Долго ль продлится недуг твой?
Тебя б исцелили, если б были здесь,
Милые дочери Айда Абрата.
Сказала Либан, царственная подруга
Лабрайда Быстрого на равнине Круах
(Она знала, что Фанд, милая сестра ее,
Разделить жаждет ложе Кухулина) :
«Светел будет день для страны моей,
Когда Кухулин посетит ее!
Он получит здесь серебро, золото,
Сколько захочет вина для жажды своей.
О, если б уж был здесь теперь мой милый,
Герой Кухулин, сын Суалтама!
То, что предстало в сонном виденьи,
Один свершишь ты, без помощи войска».
В стороне юга, на равнине Муртемне,
В ночь под Самайн, о Кухулин мой,
Не во зло себе, а на исцеленье
Встретишь ты Либан, что я шлю к тебе [13].
— Что ты за человек? —спросили его присутствующие.
— Я Айнгус [14], сын Айда Абрайта, — отвечал он.
И он тотчас же исчез, и никто не знал, откуда явился он и куда девался. Кухулин же поднялся с ложа своего и заговорил.
— Долго мы ждали, пока ты встанешь! — воскликнули улады. — Расскажи нам теперь, что было с тобой?
— В прошлый Самайн впад я в сон, — сказал Кухулин, и он рассказал им все, что привиделось ему.
— Что же мне теперь делать, о Конхобар, господин мой? —спросил он, окончив свой рассказ.
— Что тебе делать?—ответил тот. — Встань и пойди сейчас к тому самому камню, у которого предстало тебе видение.
Так и сделал Кухулин, и у камня этого явилась ему женщина в зеленом плаще.
— В добрый час, Кухулин, — сказала она ему.
— Для меня то это не в добрый час, — отвечал он. — Что означало ваше посещение год тому назад?
— Мы приходили тогда вовсе не для того, чтоб причинить зло тебе, но чтобы просить тебя о дружбе и помощи. Вот и теперь меня послала к тебе Фанд, дочь Айда Абрата, чтобы переговорить с тобой. Мананнан, сын Лера [15], ее супруг, покинул ее, и ныне она устремила к тебе любовь свою. Я же—Либан, сестра ее. Лабрайд Быстройна-Меч Руки, супруг мой, готов отдать тебе Фанд, если только ты согласен биться хоть один день вместе с ним против Сенаха Призрака, Эохайда Иула и Эогана Инбира [16], врагов его.
— Сейчас я не в силах сражаться с воинами,— сказал Кухулин.
— Скоро ты будешь совсем здоров, — отвечала Либан, — и вернется к тебе вся сила, которой еще недостает тебе. Ты должен сделать это для Лабрайда, ибо он величайший герой в мире.
— Где же обитает он? —спросил Кухулин.
— Он обитает на Равнине Блаженства, — отвечала она.
— Легче бы было мне пойти в другие края, — сказал Кухулин. — Пусть сначала пойдет с тобой Лойг, чтобы разузнать страну, откуда пришла ты.
— Пусть же он идет со мной, — сказала Либан.
Лойг отправился вместе с ней, и они достигли пределов страны, где находилась Фанд. Приблизилась Либан к Лойгу и, взяв его за плечо, сказала:
— Теперь не уйдешь ты живым отсюда ни за что, если женщина не поможет тебе.
— Не привычно было для нас доселе, — сказал Лойг, — чтобы женщины защищали нас.
— Жаль, очень жаль все же, — сказала Либан, — что не Кухулин здесь сейчас вместо тебя.
— Да и я был бы рад, если б он был здесь вместо меня, — молвил Лойг.
Они двинулись дальше и пришли на берег, против которого лежал остров. Прямо перед собой на воде они увидели бронзовую ладью. Они сели в нее, переправились на остров и подошли к двери дома. Навстречу им вышел муж. Либан обратилась к нему:
Скажи мне, где Лабрайд Быстрой-на-Меч Руки,
Вождь-повелитель победоносной рати,
Что красит кровью острия копий,
Чью колесницу венчает победа?
Отвечал ей муж:
— Ты вопросила, где Лабрайд Сын Быстроты?
Он не мешкает, он на подвиг скор,
Собирает он свою рать на бой,
Что зальет собой поле Фидги [17] все.
После этого они вошли в дом. Было в нем трижды пятьдесят лож и трижды пятьдесят женщин было там. Все они приветствовали Лойга:
— Привет тебе, Лойг, ради той, с кем ты пришел! И раз уж ты пришел сюда, то привет тебе ради тебя самого!
— Что ты хочешь делать сейчас, о Лойг? — спросил Либан. — Пойдешь ли ты к Фанд, чтобы поговорить с ней?
— Я пошел бы сейчас, если б знал, где ее найти, — отвечал тот.
— Не трудно сказать, — молвила Либан. — Она в комнате рядом.
Они прошли к Фанд, и она приветствовала их так же, как другие женщины.
(Фанд была дочерью Айда Абрата, имя которого значит Пламя Ресницы, а это означает зрачок. Имя же Фанд, дочери его, значит Слеза, ибо слеза есть дочь зрачка, из которого она вытекает. Так назвали девушку из за ее чистоты, а также по причине красоты ее, — ибо не сыскать было в мире другой, подобной ей по красоте) [18].
В это время они заслышали шум колесницы Лабрайда, подъезжавшего к острову [19].
— Не радостен нынче Лабрайд, — сказала Либан. — Пойдем поговорим с ним.
Они вышли ему навстречу, и она приветствовала его такой речью:
Привет тебе, Лабрайд Быстрой-на-Меч-Руки,
Наследник предков — копьеносцев малых [20],
Что дробишь щиты, ломаешь копья,
Ранишь воинов, сокрушаешь славных!
Ты рвешься в сечу — как в ней ты прекрасен! —
Ты крушишь войска, мечешь богатства,
О герой-вихрь, привет тебе, Лабрайд!
Привет, о Лабрайд Быстрой-на-Меч-Руки!
Ничего не ответил Лабрайд. Снова заговорила девушка:
Привет тебе, Лабрайд, Меч-Быстрый-в-Сече,
Скорый на милость, для всех защитник,
Жадный до боя, ран не бегущий,
С высокой речью, с крепкою правдой,
С доброю властью, смелой десницей,
Разящий в гневе, смиритель бойцов,
Владыка коней! Привет тебе, Лабрайд!
Привет тебе, Лабрайд, Меч-Быстрый-в-Сече!
Но Лабрайд продолжал безмолвствовать
И снова запела девушка:
Привет тебе, Лабрайд Быстрой-на-Меч-Руки,
Из бойцов храбрейший, надменней моря,
Крушитель дерзких, зачинатель битв,
Решето бойцов, защитник слабых,
Смиритель гордых! Привет, о Лабрайд!
Привет тебе, Лабрайд Быстрой-на-Меч-Руки!
— Не мила мне речь твоя, о женщина, — ответил Лабрайд и запел:
Чужда мне городость, чужда надменность
Не мутнит мне разум обман гордыня!
Трудная битва, тяжкая, злая
Ожидает нас в сверканьи мечей,
Против обильной, сплоченной рати
Врагов — Эохайда Иула племени.
— Порадуйся же, — сказала Либан. — Лойг, возница Кухулина, здесь с нами. Это Кухулин прислал его сюда, и он наверное даст нам войско в подмогу.
Тогда Лабрайд сказал Лойгу:
— Привет тебе, о Лойг, ради женщины, с которою ты прибыл сюда, и ради того, кто послал тебя! Теперь же возвратись к себе, о Лойг: Либан проводит тебя.
Лойг вернулся обратно и поведал Кухулину и другим уладам все, что с ним случилось и что он видел:
— Видел страну я добрую, светлую,
Нет там обмана и ложь неведома,
Видел я еще бойцов короля,
Лабрайда Быстрой-на-Меч-Руки-в-Сече.
Когда проходил я равнину Луад,
Видел на ней я Древо Победы.
На холме одном, в той же равнине,
Видел я пару змей двуглавых.
Когда достиг я светлого места,
Где живет Либан, она мне сказала:
«Мил ты, о Лойг, мне, но все ж милее
Мне был бы Кухулин вместо тебя».
Красота — победа без пролитья крови —
Удел дочерей Айда Абрата.
Фанд так прекрасна — о, блеск славы!—
Что королевам с ней не сравниться.
Там обитает — мне так сказали —
Безгрешное племя отца-Адама [21]
Но красотою Фанд, как я видел,
И всех живущих там превосходит.
Еще я видел бойцов там светлых,
Которые бились разным оружьем,
Также одежды, цветные ткани,
Много прекрасней наших одежд.
На пиру я видел много милых женщин,
Много девушек, прекрасных собою.
А на охоте, средь холмов лесистых,
Там состязались красивые юноши.
В доме — много певцов и музыкантов
Для увеселенья женщин и девушек.
Если б не спешил я скорей обратно,
Я б там предался истоме сладкой.
Прекрасна Этне, когда пред нами
Стоит она на холме высоком.
Но та женщина, что я тебе назвал,
Красотой несравненной отнимает разум.
Слушая его, Кухулин приподнялся на ложе и сидел, закрыв лицо рукою. По мере того как Лойг рассказывал, он чувствовал, как разум его проясняется и силы прибывают.
Немного погодя, Кухулин сказал Лойгу:
— Теперь, о Лойг, пойди разыщд Эмер, жену мою, и расскажи ей все, что со мною было. Cкажи ей также, что мне с каждым часом становится лучше. Пусть она придет навестить меня.
Пошел Лойг к Эмео и рассказал ей, в каком положении находится Кухулин.
— Плохо для твоей чести, о Лойг, — сказала ему Эмер, — что, имея дело с сидами, ты не достал от них средства для исцеления твоего господина. Позор уладам за то, что они не ищут способа помочь ему. Если бы Конхобар был ранен, или Фергус впал в сон, или Конал Победоносный получил увечье, — Кухулин быстро бы помог им!
И она запела:
Горе! Тяжкая боль меня охватила
Из за любимого моего Кухулина,
Сердце и кожа болят у меня,
О если б могла я помочь ему!
Горе! Сердце мое окровавлено
Страданием за бойца равнин,
Что не может он нынче выйти, как встарь,
На собрание в праздник Самайн.
Пригвожден он к своему ложу
Из за видения, что предстало ему.
Гаснет голос мой, ослабел совсем
От страдания из за мук его!
Месяц, зиму, лето, целый год уже,
В вечной дреме злой, без доброго сна,
В тяжком молчаньи, слова ласки не слыша,
Лежит, о Лойг, страдая, Кухулин мой!
Быстро собралась Эмер, пришла в Эмайн Маху, вошла в дом Кухулина и села у его ложа.
— Позор тебе, — сказала она, — что лежишьты больной из за любви женщины. От долгого лежанья усиливается недуг твой.
Долго говорила она ему так, а потом запела:
О, восстань от сна, герой Улада!
Восстань скорее бодрый и крепкий!
Вспомни великого короля Эмайн, —
Не мила ему дремота твоя.
Вспомни его могучие плечи,
Рога в доме его, полные пивом!
Вспомни колесницы, что мчатся по равнине,
Игра в шахматы — их геройский бег!
Взгляни на силу его воинов,
На его девушек, благородных и нежных,
На его храбрых царственных вассалов,
На величавых королей его!
Взгляни: подступает уж время зимнее,
Каждый час близит волшебство зимы.
Взгляни на все, что творит она:
Какой долгий холод! Как увяли все краски!
Сон упорный несет хворь, не здоровье,
Долгое лежанье отнимает силу,
Сон чрезмерный вреден, как сытому—пища,
Он вестник смерти, ее брат родной.
Стряхни же дрему, этот отдых пьяных,
Отринь ее силой пламенной воли!
Говорю я это из любви к тебе:
О, восстань скорей, герой Улада!
Приподнялся Кухулин, провел рукой по лицу и стряхнул с себя слабость и оцепенение. Он поднялся совсем и пошел к камню, у которого было ему видение. Там снова явилась ему Либан и опять стала звать его в свою страну.
— Где же обитает Лабрайд?—спросил Кухулин.
— Не трудно сказать, — ответила Либан.
И она запела:
Обитает Лабрайд над светлой водою,
Там, где блуждают толпы женщин.
Без труда большого ты туда прибудешь,
Коль отыскать хочешь Лабрайда Быстрого.
Смелая длань его поражает сотни.
Должен быть искусен, кто его опишет.
Чистый пурпур, самый прекрасный —
Вот цвет лица Лабрайда.
Скалит волчью пасть лютая сеча
Под его острым, красным мечом.
Он сокрушает копья диких полчищ,
Дробит щиты — защиту врагов.
Все тело его — зрящее око,
Он не выдаст в бою товарища.
Первый средь всего своего народа,
Он один сразил многие тысячи.
Этот дивный герой, к врагу беспощадный,
Ныне вторгся в страну Эохайда Иула.
Его волосы — золотые ветви,
Его дыханье — аромат вина.
Этот дивный герой, к врагу беспощадный,
Устремил свой набег в дальние области.
Ладьи состязаются в беге с конями
Вокруг острова, где обитает Лабрайд.
Свершитель многих на море подвигов —
Лабрайд Быстрой-на-Меч-Руки.
Не похож он вовсе на псов ленивых,
Защищает он многих, охраняя их сон.
Удила коней его — из красного золота.
Все полно у него драгоценностей.
На хрустальных столбах и на серебряных
Стоит тот дом, где Лабрайд живет.
Два короля обитают в нем:
Лабрайд — один, другой — Файльбе Светолыи [22] .
Трижды пятьдесят мужей вокруг каждого,
Всех их вмещает один дом.
Каждое ложе — на ножках бронзовых,
Столбы белые позолочены.
Каждое ложе, словно свечей,
Озаряется ярким самоцветным камнем.
Снаружи, пред дверью, со стороны запада,
Там, где заходит солнце вечером,
Пасутся кони с пестрой гривой,
Серой иль темно-пурпурной масти.
Пред другой дверью, со стороны востока,
Стоят три дерева, пурпурно-стеклянные,
Птицы на ветвях их сладким пением
Нежат слух детей дома королевского.
Посреди двора стоит дерево,
С ветвей его льется сладкая музыка.
Все из серебра оно, в солнечных лучах
Сияет оно, словно золото.
Трижды двадцать дерев там, ветви которых
То сплетаются вместе, то расходятся.
Каждое питает триста мужей
Плодами обильными, без твердой кожицы.
Есть тайник чудесный в благородном сиде,
Трижды пятьдесят в нем цветных плащей,
К каждому из них с краю прилажена
Ярко сверкающая золотая пряжка.
Есть там боченок с веселящим пивом
Для обитателей дома этого.
Сколько бы не пили, не иссякает,
Не убывает, — вечно он полон [23].
Кухулин отправился вместе с ней в ее страну; он захватил с собой и свою колесницу и Лойга возницу. Когда они прибыли на остров Лабрайда, все женщины там приветствовали его. В особенности же приветствовала его Фанд.
— Что мы будем теперь делать ? — спросил Кухулин.
— Не трудно ответить,—сказал Лабрайд.— Мы пойдем взглянуть на войско врагов.
Они приблизились к вражескому войску и окинули его взором: несметном показалось оно им.
— Теперь удались, — сказал Кухулин Лабрайду.
Тот ушел, и Кухулин остался один подле врагов. Его присутствие выдали врагам два волшебных ворона, которых они создали в помощь себе.
И все войско выстроилось сомкнутым строем, так чтобы нельзя было ворваться в середину его: вся страна, казалось, была занята им.
Рано поутру пошел Эохайд Иул к ручью, чтобы умыть руки. Кухулин узнал его по плечу, просвечивавшему под плащом. Он метнул в него копье, и оно пронзило Эохайда и еще тридцать трех воинов, стоявших позади него. Тогда ринулся на него Сенах Призрак, и долго бились они, но под конец одолел Кухулин и его.
Тем временем подоспел Лабрайд, и враги обратились в бегство пред ними.
Лабрайд попросил Кухулина прекратить побоище. Тогда Лойг сказал ему:
— Я боюсь, как бы господин мой не обратил свой боевой пыл против нас. ибо он еще не насытился битвой. Пойдите и приготовьте три чана с холодной водой, чтобы он остудил в них свой пыл. Он прыгнет в первый чан — и вода закипит в нем; прыгнет затем во второй — и вода в нем станет нестерпимо горяча; и лишь когда он прыгнет в третий чан, вода станет в меру горячей.
Когда женщины увидели Кухулина, возвращающегося с битвы, Фанд запела ему:
Дивный герой на колеснице
Возвращается к нам; он безбород и юн.
Прекрасен и славен его победный въезд
Этим вечером после боя в Фидге.
Не нежную песню парус [24] поет
На колеснице, кровью окрашенной:
Слух поражает гром колесницы,
Мерная песня колес звенящих.
Мощные кони мчат колесницу.
Не оторвать мне от них взора:
Я не видала им подобных,
Они быстрее весеннего ветра.
Пятьдесят золотых яблок в руках его,
Он их бросает и ловит налету [25].
Не найти короля, ему равного,
Ни по кротости, ни по ярости.
На каждой щеке его — два пятнышка:
Одно пятнышко — как алая кровь,
Другое — зеленое, голубое — третье,
Четвертое — нежного цвета пурпура.
Взор его мечет семь лучей света [26],
Лгут говорящие, будто в гневе он слепнет [27]
Над прекрасными его очами —
Изгибы черных, как жучки, бровей.
А на голове бойца дивного —
Об этом знает вся Ирландия —
Три слоя волос разного цвета.
Юн и прекрасен безбородый герой.
Меч в руке его кровавый, разящий.
Рукоятка его — серебряная.
Золотые шишки на щите его,
А края щита — из белой бронзы.
Попирает врагов в лютой сече он,
Рассекает поле пламенной битвы.
Средь всех бойцов не найдете вы
Равного Кухулину юному!
Вот, пришел в наши края Кухулин,
Юный герой с равнины Муртемне!
Долго ждали его, и встретили —
Мы, две дочери Айда Абрата.
Капли красной крови стекают
По древку копья, что в руке его.
Клич издает он могучий, грозный.
Горе врагам, что его заслышат!
Затем запела Либан, приветствуя его:
Привет тебе, вепрь победоносный!
О повелитель равнины Муртемне!
Высок твой помысел! Гордость бойцов ты!
Цвет воинства! Испытатель мощи!
Готовый к бою с врагами уладов!
Сердце победы! Алый как кровь!
Мил взору женщин твой лик прекрасный!
Привет тебе, Кухулин, алый как кровь!
После этого Кухулин разделил ложе Фанд и пробыл целый месяц подле нее. По прошествии же месяца он простился с ней. Она сказала ему:
— Куда бы ты ни призвал меня на свиданье любви, я приду.
Вскоре после возвращения Кухулина в Ирландию, он призвал Фанд на свиданье любви в Ибур-Кинд-Трахта [28]. Проведала об этом Эмер, жена Кухулина. Она взяла нож и отправилась в назначенное место, в сопровождении пятидесяти женщин, чтобы убить девушку.
Кухулин и Лойг сидели в это время и играли в шахматы; не замечая приближения женщин. Но Фанд увидела их и сказала Лойгу:
— Погляди, о Лойг, что я там вижу!
— Что там может быть?—молвил Лойг и посмотрел.
Сказала ему Фанд: — Оглянись, о Лойг, назад. Тебя подслушивают прекрасные мудрые женщины. Их грудь разукрашена золотом, и у каждой из них по острому ножу голубой стали в правой руке. Подобны свирепым воинам, устремляющимся в бой, эти прекрасные женщины. Вижу я, это Эмер, дочь Форгала. Изменила она свой пол и нрав.
Сказал Кухулин, обращаясь к Фанд:
Не бойся ничего. Не тронет тебя- она.
Взойди на колесницу, сядь на подушку,
Залитую солнцем, под мою защиту.
Я охраню тебя против всех женщин,
Сколько б их ни было, с четырех концов Улада.
Смелое дело Эмер замыслила,
Дочь Форгала, со своими подругами.
Но она не посягнет на тебя, пока ты со мной.
И, обращаясь к Эмер, он продолжал:
Я отступаю перед тобой, о женщина,
Как отступают перед друзьями.
Не поражу я копьем жестоким
Твою дрожащую занесенную руку.
Я не выбью из руки твоей тонкий нож.
Слаб твой гнев против нас и беспомощен,
Слишком велика сила моя,
Чтоб склониться перед волей женщины.
— Скажи мне, о Кухулин, — сказала Эмер, — что заставило тебя покрыть меня позором пред лицом всех женщин Улада, пред лицом всех женщин Ирландии, пред лицом всех людей чести? Тайно пришла я сюда, но с твердой решимостью. Ибо, при всей гордости своей, ты не можешь покинуть супругу, как бы сильно ни желал этого.
— Скажи мне, о Эмер, — отвечал Кухулин,— для чего ты хочешь помешать мне побыть немного подле этой женщины? Чиста, благородна, светла, достойна короля эта женщина, что прибыла сюда по великим, широким волнам из за моря. Прекрасна она собой и из высокого рода, искусна в вышиванье и всяком руководелье, разумна, тверда в мыслях, рассудительна. Богата она конями и всяким скотом, и нет ничего под сводом небесным, чего бы она не сделала ради своего милого друга, как бы трудно ни было ей это, если бы он того пожелал. А ты, Эмер, не сыщешь другого бойца, прекрасного, не боящегося ран, победоносного в сече, который был бы равен мне.
— Женщина, к которой ты ныне привязан, — сказала Эмер, — без сомненья не лучше, чем я. Но поистине, ведь все красное—красиво, новое— бело, высоко лежащее — желанно, все привычное — горько, все недостающее — превосходно, все изведанное — презренно: в этом вся человеческая мудрость. О супруг мой, некогда была я в чести у тебя, и это могло бы опять быть так, если б ты захотел!
И она впала в великую скорбь.
— Клянусь тебе, — воскликнул Кухулин, — ты мне дорога, и будешь дорога мне, пока живешь!
— Значит, ты покидаешь меня? — спросила Фанд.
— Вернее, меня покидает он, — сказала Эмер.
— Нет! — воскликнула Фанд. — Это меня он покидает. Мне уже давно угрожало это.
Она впала в скорбь и печаль. Стыдно стало ей, что она покинута и так быстро должна вернуться к себе. Страданием стала для нее великая любовь ее к Кухулину, и свою жалобу она излила в песне:
Теперь должна я двинуться в путь,
Милое место я должна покинуть,
Не по воле своей, — честь зовет меня,
Меж тем, как я хотела б остаться.
Не дивись же ты, что мне было б милей
Остаться здесь, рядом с тобой,
Под защитой твоей, чем возвращаться
В терем свой, к Айду Абрату.
О Эмер, с тобой остается муж твой,
Он покинул меня, жена прекрасная!
Хотя рука моя не достанет его,
Душа будет стремиться к нему.
Много героев сваталось ко мне
И в доме моем, и в чаще лесной, —
Я отвергала все их исканья,
Блюдя свою недоступность.
Горе приносит любовь к человеку,
Что от любящей отвращает взор свой!
Лучше уйти, чем оставаться,
Когда не встречаешь к себе любви.
Пятьдесят подруг привела с собою
Ты сюда, Эмер светловолосая,
Чтоб напасть на Фанд—о поступок злой!—
Чтоб обидеть ее, чтоб убить ее.
Трижды пятьдесят есть подруг у меня,
Красоты великой, мужа не знавших,
В доме моем, и всегда они
Отстранят обиду, защитят меня.
В это время узнал Мананнан о том, что происходит, — о том, что Фанд, дочь Айда Абрата, супруга его, выдерживает неравную борьбу против жен Улада, и что Кухулин должен покинуть ее. Он поспешил к ней с востока и разыскал ее. Он приблизился к ней так, что никто, кроме нее одной, не увидел его.
Смущенье и раскаянье охватили Фанд, когда она увидела его, и она запела:
Смотрите на Мананнана, сына Лера,
Жителя равнин Эогана Инбира!
Мананнан, высоко стоящий в мире!
Было время, когда я его любила.
Но потом случилось — громкий крик сердца! —
Я его разлюбила ради другого.
Хрупка любовь, идет путем тайным,
Нам не понять его, если б и хотели.
Когда была вместе я с сыном Лера
В терему своем, в замке Инбира,
Казалось нам, что ничто на свете
Никогда не разлучит меня с ним.
Когда, прекрасный, он стал моим мужем,
Я была ему верною супругою.
Золотое запястье мне подарил он,
Как выкуп чести, дар свадебной ночи.
Когда шла я к нему, привела с собой
Пятьдесят девушек в пестрых одеждах
И дала ему пятьдесят мужей
Для службы ему, кроме девушек.
Четырежды пятьдесят — то не вымысел! —
Число людей дома нашего:
Дважды пятьдесят мужей, счастливых, здоровых,
Дважды пятьдесят девушек, прекрасных, цветущих.
Вижу, по морю скачет сюда за мною,
Невидимый взору неразумных людей,
Всадник, покрытый пеной морскою,
Нет нужды ему в ладье деревянной.
Вот прискакал он, уже средь нас он,
Лишь тот его видит, кто из племени сидов:
Он своею мудростью видит всех живущих,
Даже когда они вдали от нас.
Такова судьба моя, — уже свершилась она.
Нет у нас, женщин, в любви разума;
Тот муж, кого так сильно полюбила я,
Нынче принес мне горькое страданье.
Прощай, Кухулин, мой Пес прекрасный!
Честь зовет меня прочь от тебя.
Если не нашла я то что хотела,
Моим остается право уйти.
Вот настала минута разлуки.
Не с легким сердцем я удаляюсь.
Тяжело оскорбленье, нанесенное мне.
Прощай, о Лойг, сын Риангабара!
Возвращаюсь я к моему супругу,
Который ничем меня не обидит.
Чтоб не сказали, что исчезла я тайно,
Смотрите все, как я удаляюсь.
Окончив речь свою, Девушка подошла к Мананнану. Тот приветствовал ее и сказал:
— Добро тебе, девушка! Станешь ли ты теперь ждать Кухулина, или последуешь за мной?
— Вот мое слово, — отвечала она. — Есть среди вас двоих один, которого бы я предпочла иметь своим мужем. Но я последую за тобою и не стану ждать Кухулина, ибо он покинул меня. И еще есть тому причина, о мой милый: подле тебя нет достойной тебя королевы, у Кухулина же есть такая.
Но когда Кухулин увидел, что девушка удаляется с Мананнаном, он воскликнул:
— Что же будет теперь, о Лойг?
— Что будет?—отвечал тот. — Фанд удаляется с Мананнаном, сыном Лера, потому что она не полюбилась тебе.
Тогда Кухулин сделал три великих прыжка [29] вверх и столько же на восток, в сторону Луахайра. И долгое время после этого он жил, не принимая пищи и питья, в горах. Ночевал же он на дороге, ведущей в Мид-Луахайр [30].
Эмер пошла к Конхобару в Эмайн-Маху и рассказала ему, что случилось с Кухулином. Тогда Конхобар послал певцов, ведунов и друидов за Кухулином, чтобы они взяли его и привели в Эмайн-Маху, Кухулин хотел сначала убить их. Но они запели перед ним волшебные песни свои, крепко держа его за руки и за ноги, пока не начал проясняться его ум. После этого он попросил пить. Они дали ему напиток забвения. И, выпив, его, он забыл о Фанд и обо всем, что с ним было. Затем они дали такой же напиток Эмер, ибо и она была в таком же положении. Мананнан же потряс своим плащом между Фанд и Кухулином, чтобы они после этого никогда больше не встречались.
Комментарии
1 Мы находим в сагах мало подробностей о языческих празднествах ирландцев и связанной с ними обрядности. Главным праздником был Самайн, справлявшийся в ночь на 1-е ноября и знаменовавший собою наступление зимы. Жрецы (друиды) разводили священный огонь,, и пока он горел, все другие огни в Ирландии должны были быть погашены. В костры бросались жертвы, и при этом происходило поклонение идолам. За этим следовали игры и увеселения, длившиеся целую неделю. В ночь под Самайн разверзались волшебные холмы, и тогда то обитатели их, сиды, вступали чаще всего в общение с людьми. Церковь, в старину охотно приспособлявшая языческие верования и обряды к своим целям, связала праздник Самайн с христианским «днем всех усопших», который приходится на 1-е ноября.
2 К югу от Эмайн-Махи (см. прим. 4 к „Изгн. сын. Уснеха«).
3 Способ ведения войны отличался первобытной жестокостью. Население целых поселков иногда сплошь избивалось, посевы уничтожались, весь скот угонялся. Каждый «свободный» был воином. Любопытно, что сражались и женщины. Лишь в 697 г., по настоянию аббата Адамнана, был принят закон, освобождавший женщин от военной повинности. Иногда водили в бой специально обученных «боевых псов», которые грызли врагов. Был обычай отрезать головы убитых врагов и сохранять черепа в качестве трофеев. Про одного из героев, Кета, сына Матаха, в сагах говорится, что он не мог уснуть иначе, как подложив под колено череп убитого им в тот же день врага. Более упрощенным способом было отрезывание и хранение языков, как это описано в саге.
4 См. прим. 13 к „Пов. о свинье Мак-Дато» и прим. 11 к „Изгн. сын. Уснеха«. Рассказчик ошибочно относит события к тому времени, когда Фергус еще не удалился из Улада.
5 См. прим. 1 к „Изгн. сын. Уснеха«.
6 Как будет видно из дальнейшего, волшебные птицы. Сопост. „Рожд. Кухулина«.
7 См. прим. 5 к „Изгн. сын. Уснеха«.
8 Весь абзац, заключенный в скобки—пояснительная вставка переписчика. Понимать это нужно, повидимому, так, что указанные дефекты появлялись у женщин лишь тогда, когда они смотрели на героев или с любовью думали о них. О чудесном искажении Кухулина см. прим. 24 к „Сват, к Эмер«.
9 Очевидно, Кухулин, чтобы поразить птиц, носившихся над озером, применил один из своих чудесных „боевых приемов» (см. „Сват, к Эмер«), именно „прием птичьей охоты», состоявший в широком и долгом круговом прыжке в воздухе.
10 Одна из главных рек Ирландии, протекающая по описанной местности.
11 Повидимому, один из менгиров—культовых стоячих камней, во множестве встречаемых на Кавказе, по берегам Средиземного моря и, в особенности, на Британских Островах, где они относятся к эпохе, предшествовавшей приходу кельтов. Последние связали с ними разные религиозные и магические поверья и прозвали их „друидовыми камнями».
12 Упоминается в „Сват, к Эмер«, см. прим, к этому имени.
13 В оригинале не вполне ясно, какие строки передают речи Фанд и Либан, и какие — самого вестника их. Расчленение, сделанное нами — гадательное. О Либан в другой повести рассказывается, что ей пришлось прожить (в одном из ее перевоплощений) 300 лет в образе лосося в озере Lough Neagh (в сев.-восточ. углу Ирландии, к югу от графства Antrim). Лабрайд, Айд Абрат и Фанд, кажется, нигде более не упоминаются; возможно, что имена двух последних вымышлены, чтобы оправдать красивую игру слов (см. ниже). Равнина Круах лежит в сказочной стране.
14 Повидимому, персонаж, тождественный с Айнгусом, „сыном Юного» (намек на вечную молодость богов),иначе— сыном Дагды („доброго бога»), главы „племени богини Данан“. Этот Айнгус, один из видных богов, имел и земное потомство, к которому принадлежал Фахтна Фатах, верховный король Ирландии, живший во II веке до нашей эры и бывший, согласно одной из версий, отцом Конхобара. Обиталищем Айнгуса был знаменитый Бруг (т. е. „большой дом») Айнгуса, на северном берегу реки Войны (ныне — местечко Newgrange, к югу от города Slane). Там расположено величайшее древнее кладбище Ирландии, тянущееся вдоль Войны на 3 мили, с 20 огромными курганами, внутри которых сделаны искусственные пещеры; еще сейчас там сохранились многочисленные столбы и богато разукрашенные могильные памятники. Когда Айнгус разделил участь других богов, обращенных в сидов—обитателей холмов, один из этих курганов был объявлен его жилищем.
15 Тот и другой—боги моря. О Мананнане см. „Плав. Брана“, прим 7.
16 Мифические персонажи, принадлежащие к племенам злых духов.
17 Область в потустороннем мире.
18 Весь абзац заключенный в скобки —комментирующее добавление редактора или переписчика саги.
19 Лабрайд едет на колеснице по морю как по суше, совершенно так же, как Мананнан в „Плав. Брана».
20 Сиды отличались красотой и малым ростом.
21 Позднейшая вставка переписчика-христианина.
22 Мифический персонаж, из других источников неизвестный.
23 В этом описании „блаженной страны», как и в предыдущем, многое почти дословно совпадает с описанием в „Плав. Брана».
24 Метафорически—навес над колесницей.
25 Кухулин славился ловкостью в жонглировании предметами.
26 В каждом глазу Кухулина было по несколько зрачков.
27 Намек на „искажение» Кухулина, о котором см. прим. 24 к „Сват, к Эмер«.
28 Букв, „тисовое дерево на краю побережья “,—местность, не поддающаяся отождествлению.
29 О чудесных прыжках Кухулина см. „Сват, к Эмер«.
30 Горный хребет Мид — Луахайр, где жил обезумевший от любви Кухулин, находится на юге Ирландии, на границе графств Limerick и Kerry, очень далеко от западного побережья, где произошло его свиданье с Фанд.
