Из книги: «Туата Де Даннан: Последние колдуны Ирландии».
Электронная версия
Печатная версия
Перевод С Английского: Иван Ветринский (Касталия)
Был в далекие времена у Ирландии покровитель – святой, благородный и выдающийся – имя ему было Киаран из Клуана. Истово верил он во всемогущего Господа.
Однажды Киаран велел своим клирикам отправиться на поиски тростника для его церкви. То было в субботу, и те, кому это было велено, звались Сайльмин, сын Беогана, и Маолан, сын Наои. Это были люди, покорные Богу, насколько хватало их усердия. Много чудес было явлено Маолану, как сказал Киаран в строфе:
«Маолан, сын священника Наои,
Да благословит нас рука его,
Ибо коль пожелает сын Наои того,
Свершатся чудеса, подобные деяниям святых».
Но и Сайльмин, сын Беогана, тоже был человеком сочетающим в себе мудрость, благочестие и веру. О нем тоже Киаран произнес строфу:
«Певчий Сайльмин, сын Беогана,
Тверда и непоколебима вера его,
Непорочен он телом,
А душой – словно ангел».
Он приходился седьмым сыном Беогана из Буррена, и каждый из сыновей был псалмопевцем при Киаране, и были они теми, кто возвел высокие кресты (Знаменитый национальный памятник – четыре огромных каменных кельтских креста) в Шенноне и на большой дороге Клонмакнойса.
Как бы то ни было, священнослужители пошли вдоль Шеннона, пока не достигли местечка Клуайн-Доимх. Там они скосили свой маленький курраг (Клонмакнойса) из тростника с белым основанием и зелеными верхушками. Завершая работу, они вдруг услышали звон церковного колокола, возвещающего начало вечерни, и поняли, что нарушив предписания, они работали весь воскресный день. Потому решили они, что не покинут это место, пока не взойдет над ними рассвет понедельника, и произнесли они следующее:
«Голос колокола, который я слышу из Клуана.
В воскресную ночь нас одолел,
Да не сдвинусь я с места, с того мига, как услышал его
До понедельника, что после воскресенья.
В воскресенье Бог создал Небеса,
В этот день родился Король апостолов,
В воскресенье родилась Мария.
Мать Короля милосердного.
В воскресенье, скажу вам,
Родился Иоанн Креститель.
Рукой Божьей в водах востока
Крещен он был в воскресенье.
В воскресенье, и это истинно,
Сын Божий вывел праведников из ада,
В воскресенье после сражения
Должен Бог вершить суд последнего дня.
В воскресный вечер нам кажутся музыкой,
Услышанный голос священнослужителя,
Услышанный звон колоколов
Раздающиеся на заводью.
Голос колокола что я слышу
Приглашает меня на покой,
Голос колокола что я слышу
Приводит меня в Клуан.
Твоей рукой направлен,
Король, создавший всех нас,
Мое сердце трепещет в восхищении
И от колокола, и от голоса».
В ту ночь клирики никуда не ушли: они оставались там, где были, из любви к Королю Воскресенья. Но вдруг посреди теплой летней ночи ударил мороз, начался снегопад, и поднялась против них непогода: и сильный дождь, и буря, и шторм, словно бы восстали все стихии. Незавидна оказалась судьба несчастных, заточенных в плену телесной оболочки – им суждено было терпеть лишения и муки, оказавшись вдали от дома, без какого-либо навеса, огня или кровати. Никто из них и не надеялся, что будет жив на следующее утро после той ночи, когда они претерпели лишения и ужас от разыгравшейся дикой погоды. Страх их за свои жизни был так велик, что они ни на миг не вспомнили о своих благочестивых обязанностях, не произносили и не пели молитвы, не могли ни спать, ни отдыхать, ибо их чувства были обращены в безумие, ведь никогда они не видели подобного или равного непогоде той жуткой ночи, яду ее холода и тем более горечи утра!
А под утро следующего дня они услышали тихий и жалостливый разговор над своими головами на высоком широко раскинувшемся утесе. И хотя много зла и тревог выпало на их долю, все же они внимали беседе и наблюдали за ней.
И те, между кем происходил тот разговор, были таковы: орлица по имени Лейтин, и обычная птица, жалобно сетовавшая на их отчаянное положение: холод, голод, печаль и отчаяние. И сказала птичка орлице:
«Лейтин, – сказала она, – помнишь ли ты когда-нибудь, чтобы подобное сегодняшнему утру или вчерашней ночи было тебе известно?»
«Я не помню, – сказала Лейтин, – чтобы я когда-либо слышала или видела подобное или равное ему, с тех пор как был создан мир, а помнишь ли ты сама или слышала ли когда-нибудь о такой непогоде?» – ответила орлица птице.
«Есть те, кто помнит», – ответила птица.
«Кто же они?» – спросила орлица.
«Дубхчосах (Черноногий.) из Бен Гулбейна, огромный олень, что живет в Бен Гулбейне, и он – герой старейших рассказов нынешнего поколения Ирландии».
«Хоть этот олень и далеко, но я пойду к нему, чтобы узнать, могу ли подчерпнуть от него какие-нибудь знания!»
С тем и отправилась Лейтин налегке, но она едва смогла подняться на большую высоту, обессиленная непогодой, а на земле непросто было найти место для отдыха: холодом дышали равнины и были они укрыты снегом. Но пусть путь ее и был тернист, она упорно продвигалась вперед, низко паря над землей, и никто из живущих не мог бы описать или поведать о всем том, что она встретила, о тех испытаниях и несчастьях, которые пришлось преодолеть в дороге на Бен Гулбейн, в поиске Черноногого. И нашла она грациозного быстроногого оленя, который чесал спину о засохшее дерево. И села Лейтин на ветку того дерева, поприветствовав оленя на его родном языке и спросила не он ли – тот самый Черноногий? Олень ответил, что да, и Лейтин произнесла следующую речь:
«Хорошо тебе, о Черноногий,
На Бен Гулбейне высоком,
Своей поступью ловкой и легкой
Не увязнешь в топи ненароком.
Остановлена гончих охота
С самых пор как Фенийцы те пали,
При кормежке они не забота
Скачешь ты от поляны к поляне.
Ты скажи мне, о статный олень,
Не встречал ли когда-нибудь
Столь нещадную ночь или день,
Ведь огромен твой жизненный путь.
(Олень отвечает.)
Я тебе дам свой ответ,
Серая, мудрая Лейтин,
Столько прожито мной было лет,
Но подобного я не приметил».
«Скажи мне, черноногий, – сказала Лейтин, – сколько тебе лет?»
«Я скажу тебе, – ответил черноногий. – Я помню этот дуб, когда он был маленьким ростком, и я родился в тот же год у подножия дуба, когда не было в нем и фута, и я рос на подушке из мха у его подножия, пока не стал могучим великим оленем; и я всегда любил эту обитель, потому что был воспитан в ней. А дуб рос и дальше, покуда не стал величественным дубом, и я приходил и постоянно чесался о него каждый вечер после своих путешествий и приключений, и оставался возле него до следующего утра, набираясь сил и ни путешествие, ни изматывающая охота не утомляли меня. Росли мы вместе друг с другом, пока я не стал могучим великим оленем, а это дерево стало голым и засохшим, каким видишь ты его сейчас, прошли дни его цветения и красоты густой листвы. Как видишь, много времени уже прошло мимо меня, а я никогда не видел и не слышал, чтобы рассказывали о таком ненастье, как прошлой ночью!»
После этого Лейтин отправилась обратно к своим подругам-птицам, и когда она добралась до дома, вторая птица заговорила с ней: «Получила ли ты ответ, что так усердно искала?»
«Нет», – ответила Лейтин, и стала она винить птицу за весь холод и лишения, которые ей пришлось пережить, но под конец спросила: «Кто, по-твоему, еще мог бы поведать мне ответ на мой вопрос?» – сказала Лейтин.
«Я знаю! – сказала птица. – Дубхгуар (Черный глашатай) из Клонферта».
«Тогда отправлюсь я к нему!»
И хоть путь вновь предстоял неблизкий, она продолжала лететь, пока не достигла Клонферта, и наблюдала за местными птицами, пока они не закончили кормиться. Увидела Лейтин, как к ней приближается одна великолепная птица, с помпезным хохолком на голове, размером с черного дрозда, но яркостью лебедя, и как только она появилась в ее поле зрения, Лейтин спросила ее, не Дубхгуар ли она?
Птица ответила, что им и является.
И удивилась Лейтин этому ответу, ведь не могла она подумать, что черный дрозд может быть ослепительно белоснежным, и произнесла:
«О Дубхгуар, как сладостно твое пение, зов твой раздается по всему лесу с голубой листвой. От светлых речушек Клонферта летал ты до Лиффи, прочесав всю ее водную гладь, и от Лиффи – к Килдэру, с восточной стороны.
Оттуда ты отправился к гнезду своему, в Кулл, благословленный Бригиттой (Бригитта Ирландская – католическая и православная святая, жившая ориентировочно в V~VI веках.), покуда, преодолев все преграды, ты не оказался в краях, названных ныне Берхан.
О Дубхгуар, скажи мне – и вспомни весь свой путь – что было вчера утром, о Дубхгуар, одолевало ли тебя когда-нибудь что-то подобное прежде?»
(Дубхгуар отвечает.)
«Насыщенной и полной жизнью жил я триста лет до прибытия в Берхан, а годы проведенные в нем я провел в спокойствии и вечном счастье.
Застал я даже Лугайда, что правил однажды Ирландией… Память моя таит несказанно многое, но никогда не заставал я ни на море, ни на суше такой погоды, как та, о которой упоминаешь ты, Лейтин, в своем рассказе».
«Что ж, тогда позволь спросить, – сказал Лейтин, – встречался ли тебе когда-нибудь некто, кто сталкивался со столь ужасающей силой стихии, которая явилась в ту ночь и то утро».
«Не припомню, чтобы видел таких, – сказал Дубхгуар, – или слышал о подобном».
Что касается Лейтин, то стала она грустна и печальна, ибо знания ее нисколько не приумножились, и она продолжала свой путь, пока не достигла своего гнезда и птиц.
«С какими вестями вернулась ты сегодня?» – спросила птица.
«Да обойдут тебя стороной удача и всякое везение, – сказала Лейтин. – Вестей не принесла я, и все такая же, какой была, когда уезжала, за исключением накопленной усталости от всех путешествий и странствий, которые ты ухитряешься заставлять меня совершать, и из которых не получаю я ни большой, ни сколько-нибудь малой пользы», – с этими словами Лейтин мгновенно набросилась на птицу, с хищнической жаждой забивая ее клювом, да так, что начало казаться, что хочет съесть ее, и терзала она ее, досадуя на все зло и несчастья, которые перетерпела, отправляясь в земли Килдэра, и долго кричала та птица громко и жалобно.
Спустя некоторое время, Лейтин произнесла: «Жалко и горько мне, коль знает кто-нибудь в Ирландии, что была ночь хуже той ночи, а мне сие неизвестно».
«Что ж, действительно, есть один, кто знает, – говорит птица, – Голл из Ассароэ (Слепой из Ассароэ), а другое имя его – Лосось из Баллишаннона, и если кому-то в мире и известно то, чего ты так жаждешь узнать, то именно ему».
«Сложно мне стало принимать на веру слова твои, – сказала Лейтин, – но слишком уж хочу я заполучить искомые мной знания».
И отправилась она в путь, и не касалась земли пока не достигла водопада Ассаро. Стала Лейтин наблюдать и долго вглядывалась в воду, пока не увидела проплывающего кормящегося лосося. Сказала Лейтин:
«Приятна жизнь твоя, о Голл! Множество потоков и порогов ты преодолел успешно и грациозно, пусть ты и сильно отличаешься от рода моего. Далек твой дом от моих родных мест, откуда я проделала путь до тебя, Слепой из Ассаро. Скажи, прошу, как глубоко в века уходит память твоя, и возможно ли провести счет лет твоих?»
(Лосось отвечает.)
«Что касается моей памяти, то неизмеримо далеко простирается она… Ни на земле, ни в воздухе нет существа подобного мне – не существует таких как я, лишь я один!»
«Я помню – и это не смутные воспоминания – непрекращающиеся ливни Потопа, после которого в мире остались лишь четыре женщины и четыре мужчины».
«Я помню и как Патрик пришел в Ирландию, и как народ Фир Болг приплыл из далеких краев, именуемых Грецией, дабы захватить эти края».
«Ясно помню я, как Финтан приплыл в наш край: по четверо мужчин и женщин было в команде на каждом из его кораблей».
«Я помню, как прекрасный Партолан принял царствование над Ольстером. И Гласа, сына Аимбита из Эмании, что был до него».
«Случилось мне, о Лейтин, и скверный опыт пережить: то утро было злополучное, и не видал я в жизни утра столь скверного, как то. Выпрыгнул я тогда из воды в воздух, и прежде чем успел вернуться домой – в объятия реки – поверхность ее покрылась коркой льда».
«Тут же подлетела хищная птица, которая мигом, не жалея меня, своими жестокими лапами вырвала мой ясный голубой глаз. Каким ужасным показался мне тогда мир…»
«Насчет цели моего визита, – прервала его Лейтин, – я хотела бы попросить вас подробнее вспомнить утро, подобное тому, что случилось вчера».
«Воистину, видал я ранее подобное утро, – сказал Голл. Помню приход Потопа, и я помню времена Партолана и Финтана, и племена Немеда, Фир Болг с Туата де Дананн, и фоморцев, и то, как все они покидали Ирландию. И помню утро, которое было хуже описываемого тобой. Осталось после Потопа лишь четверо мужчин и четыре женщины, а именно: Ной, жена его, Сим, Хам и Иафет и три жены их. Таков по истине был экипаж ковчега, ибо церковники и каноники сходятся в том, что Бог не оставил в мире нетронутым никого, кроме них.
Однако, истинно мудрые мужи знают, что Бог оставил еще четверых: хранящих знания, культуру и родовые генеалогические линии, ибо Бог не хотел, чтобы истории различных народов померкли. Оставил Он Финтана, несущего в себе дух западного мира, Фриомса Фурдахта, ответственного за владычества севера, и, помимо них, некого пророка и апостола, должным образом хранящих историю юга. И это те, кто выжил вне ковчега, и я помню всех тех людей, и, Лейтин, – сказал Голл, – я никогда не видел утра ужаснее, чем после того Потопа, кроме, пожалуй, еще одного, что стало хуже любого другого утра, когда либо бывшего до него.
Дело было так. Однажды, плавая в этих водах, я увидел пролетающую над рекой бабочку с прекрасным окрасом из пурпурных пятен. Я бросился ловить ее, но прежде чем успел приземлиться обратно в воду, гладь ее превратилась в лед, и, оглушенный при приземлении, я заскользил по тому льду. В тот миг, воспользовавшись моим безвыходным положением, налетела на меня хищная птица, набросившись с остервенелой жадностью, и вырвала мой глаз. Тяжел я оказался для той птицы, не могла она так просто со мной совладать. Боролись мы друг с другом до тех пор, пока лед подо мной не растаял от жара потоков багровой крови, что текла из моей глазницы. Лишь благодаря этому мне удалось спастись – скрыться в воде. Такова история пропажи моего глаза. И я уверен, о Лейтин,– сказал Голл, – что это было самое ужасное утро, которое я когда-либо видел, и значительно хуже, того утра, о котором ты говоришь»…
…А что же священнослужители, оставшиеся на холме?
Они посоветовались друг с другом и решили дождаться возвращения орлицы Лейтин, чтобы узнать о том, что она могла бы поведать. Однако в ту злополучную ночь они испытали такие тяготы и муки, такой холод и страдания, что не смогли остаться верными своему решению и Маолан сказал: «Молю могущественного Господа и избранную Троицу, чтобы орлица Лейтин прилетела с полученными знаниями в Клонмакнойс и поведала их Киарану». С тем они и удалились.
Что же касается лосося Голла, то после рассказа своего он спросил Лейтин, кто послал ее к нему.
«То была главная помощница из моей стаи, мой советчик и друг».
«Печально слышать, – сказал Голл, – ибо та птица намного старше тебя и меня, и это та птица, которая вырвала у меня глаз, ибо только она могла рассказать тебе обо мне. Эта птица, – сказал он, – старая Ястреб с Акилла. Когти ее затупились от старости; бодрость, энергия и способность обеспечивать себя пропитанием покинули ее, и теперь она добывает пищу, летая от одного гнезда к другому, душа, убивая и поедая птенцов других птиц. Поэтому – печалься, Лейтин – ты никогда не увидишь больше своих птенцов и остальную стаю живыми! О мой возлюбленный и лучший друг, которого я когда-либо видел, если только тебе удастся застать ее по возвращении, вспомни все ее проделки, и отомсти ей за своих птиц, за свои неоправданные скитания и, конечно же, за мой глаз!»
Лейтин попрощалась с Голлом и отправилась тем же путем, каким прилетела, постоянно прибавляя скорости, ибо была встревожена, что не застанет по прибытии ни своих птиц, ни гнезда. Чем ближе было к дому – тем больше рос ее страх. Самые страшные ее опасения оправдались, ибо нашла она лишь остатки гнезда, но не было в нем никого живого: съела ее птенцов Ястреб с Акилла. Ничего не получила Лейтин в результате своего приключения, но потеряла и детей, и всю свою стаю, погибшую в сражении с древним хищником. Закончив разорение гнезда, Ястреб немедленно скрылась в неизвестном направлении, и не могла Лейтин даже попытаться свершить свою месть.
Прошло время. По уже устоявшейся традиции, в начале каждой недели прилетала Лейтин в Клонмакнойс. Там орлица садилась на вершину круглой башни Клонмакнойса и являлась святому покровителю – Киарану. Как-то раз спросил он ее о новостях. И ответила Лейтин, что глубоко опечалена своими скитаниями и, еще более того, своею потерей. Тогда Киаран сказал, что наградит ее за эту историю: каждый раз, когда кем-либо будут описываться ее приключения и если во время рассказа будет буря или сильный дождь, то он обязательно сменится прекрасным небом и хорошей погодой.
Ответила тогда Лейтин, что сразу поняла, что не вернет даже святой ей ее выводок и стаю назад. И раз уж невозможно это, то пусть будет так, как он сказал – ее скитания все же не пройдут даром.
И поведала полностью всю свою историю Лейтин от начала и до конца, прямо как было описано выше. Тут и заканчиваются пережитые ей приключения.
