По своему характеру сага эта, лишенная подлинно героического элемента, могла бы быть отнесена в отдел саг фантастических. Однако мы решили держаться ирландской традиции, включающей ее в уладский цикл, по месту ее действия и по связи ее со сказаниями о Кухулине.
Тема ее—любовь неземной женщины к смертному, которая может длиться лишь до тех пор, пока он хранит тайну этой любви. Вероятно, именно от кельтов эта сказочная тема перешла к другим народам Европы, став весьма популярной в средневековой поэзии.
Один из вариантов ее — старо-французская поэма о Ланвале, послужившая источником для драмы Э. Стуккена „Рыцарь Ланваль“ (была поставлена в 1923 г., в переводе Ф. Сологуба, в б. Михайловском театре). Ту же тему можно обнаружить, в сильно измененном виде и с обменом ролей между героем и героиней, в легенде о Лоэнгрине.
Данная сага, в соответствии с обычным приемом ирландских сказаний, имеет своей задачей объяснить происхождение имени Эмайн-Махи, столицы уладов. О глубокой древности ее свидетельствует еще в большей мере, чем отсутствие в ней Кухулина, второй мотив ее — постигающий уладов странный недуг, который несомненно является отражением какого то архаического обряда или поверья.
Древнейшая версия саги, записанная в XII веке, издана Е. Windisch’eм в „Berichte der Königl. sächs. Gessellschaft der Wissenschaften, Phil.-Hist. Klasse“, 1884. Так как она содержит ряд искажений, мы выбрали для перевода другую версию, более позднюю по времени записи (XIV— XV вв.), но не мене древнюю по происхождению, переведенную R. Thurneysen’oм, „Sagen aus dem alten Irland», Berl., 1901.
Перевод: А.А. Смирнов; 1929 г.
Один богатый улад жил в горах, в пустынной местности. Крунху, сын Агномана, звали его. Богатство его сильно возросло, и много сыновей было у него. Но жена, мать его детей, умерла. Долгое время он жил, не имея жены.
Однажды, когда он лежал в своем доме, он увидел, как вошла прекрасная, юная женщина; дивно хороши были облик, одежда и движения ее. Маха [1] было имя женщины, как говорят люди сведущие. Она села на скамью у очага и развела огонь. До самого конца дня оставалась она в доме, никому не говоря ни единого слова. Она достала квашню и решето и стала готовить и прибирать все в доме. Когда наступили сумерки, она, никого не спрашивая, взяла ведро и выдоила коров. Войдя опять в дом, она повернулась в правую сторону [2], прошла на кухню, распорядилась по хозяйству и затем села на скамью возле Крунху.
Когда все ушли спать, она осталась у очага и потом притушила огонь. Затем она повернулась в правую сторону, подошла к Крунху, легла под его плащ и обняла его рукой. Так и зажили они вместе, и она зачала от него. Теперь еще больше возросло его богатство; для нее же было радостью, что он здоров и хорошо обряжен.
В те времена у уладов было в обычае устраивать частые собрания воинов и празднества. На одно из таких празднеств стеклись все улады, мужчины и женщины, кто только мог [3].
— Я тоже пойду на праздник, как все другие, — сказал Крунху жене.
— Не ходи туда, — сказала она, — чтобы не подвергнуться искушению рассказать о нас. Знай, что нашей совместной жизни — конец, если ты кому нибудь расскажешь о ней.
— Я буду молчать на празднике, — отвечал Крунху.
Все улады собрались на праздник. Пришел и Крунху вместе с другими. Сборище блистало людьми, конями, одеждами. Были состязания в беге колесниц, в метании копий и выжимании тяжестей. К концу праздника в состязании приняла участие колесница короля, и его кони превзошли всех своим бегом. Тогда собрались все певцы, чтобы восславить короля и королеву, его филидов и друидов, слуг и воинов, а также все собрание.
— Никогда еще, — говорили они, — не видели мы коней, подобных белым коням короля. Поистине нет более быстрых коней во всей Ирландии!
— Моя жена бегает быстрее этих белых коней, — сказал Крунху.
— Схватить этого человека, — воскликнул король, — и не отпускать до тех пор, пока его жена не явится на состязание!
Его схватили, а король послал людей за женщиной. Она приветствовала посланцев и спросила, зачем они пришли.
— Мы посланы за тобой, — отвечали они, — чтобы ты выкупила своего господина, которого король велел схватить. Ибо он сказал, что ты
бегаешь быстрее, чем белые кони короля.
— Плохое дело!—сказала она.—Он не должен был говорить так. Но у меня есть справедливый отвод: я ношу в себе младенца, и уже близок час моего разрешения [4].
— Нет отвода! — воскликнули посланцы. — Он должен будет умереть, если ты не придешь.
— Приходится мне согласиться, — сказала она.
И она пошла вместе с ними на праздник. Все собрались, чтобы посмотреть на нее.
— Не пристойно, — сказал она, — чтобы все так смотрели на меня. Для чего привели меня сюда?
— Чтобы ты состязалась в беге с белыми конями короля, — был ей ответ.
— У меня есть отвод, — сказала она, — близятся мои родовые муки.
— Занесите меч над ее мужем! — воскликнул король.
— Дайте мне хоть небольшую отсрочку, пока я разрешусь от бремени.
— Нет отсрочки, — сказал король.
— Стыд вам поистине, что даже отсрочки мне не дали, — сказала женщина. — Это покроет вас великим позором. Пускайте же вскачь коней.
Так и было сделано. И к концу бега она оказалась впереди коней. Тут испустила она крик острой боли и разрешилась от бремени. В муках родила она двойню — мальчика и девочку Фиал [5].
Когда собравшиеся мужчины услышали крик этой женщины, они почувствовали, что силы в них не больше, чем в женщине, рожающей ребенка.
— Это пятно позора навсегда останется на вас, — сказала им женщина, — за то, что вы подвергли стыду мою честь. Всякий раз, как вашему народу придется тяжко, на всех вас, сколько ни есть вас в королевстве, будет нападать болезнь, подобная родовым мукам. И сколько времени женщина мучится родами, столько же будет длиться и ваше страдание: пять дней и четыре ночи, или пять ночей и четыре дня, — в продолжение девяти поколений [6].
И это оказалось правдой. Такая напасть на уладов длилась со времен Крунху до царствования Фергуса, сына Домнала [7].
1 Маха — имя древней богини войны, превращенной затем в сиду.
2 Поворот вправо предвещает, по кельтским представлениям, счастье, влево—несчастье.
3 Подробное описание такого празднества см. в начале саги „Болезнь Кухулина».
4 Древнее ирландское право признавало законность отказа в таком положении.
5 Аллегорические имена, означающие—„правдивый» и „благородная».
6 Возможно, что в основе этого представления лежит воспоминание о древнем обрядовом обычае, именуемом „кувадой» (франц, couvade) и состоящем в том, что муж роженицы ложится в постель, делая вид, что испытывает муки деторождения. Обычай этот, явно связанный с матриархатом, наблюдался в Китае, в Конго, у индейцев и других первобытных народов, а также, в древности, согласно свидетельству Страбона, на Корсике, население которой было иберийского племени; сейчас он встречается в Европе лишь у басков. Весьма вероятно, что он существовал у первобытного населения Британских Островов и что кельты, застав его там, если не переняли, то своеобразно осмыслили в своих сказаниях.
7 Т. е. до I в. до нашей эры, ибо Фергус на уладском троне—непосредственный предшественник Конхобара. По другим данным, однако, болезнь эта продолжала посещать уладов и в позднейшее время и могла длиться гораздо дольше идти дней. Сам Крунху нигде более не упоминается, и время его жизни неизвестно.
